– Не волнуйся, – успокоил ее Юрий Николаевич, – у меня давно уже вертится в голове одна мыслишка, осталось только довести ее до ума и потом кое- что опробовать. Думаю, будет интересно. И, главное, безопасно. Надеюсь, что безопасно.

– А в новый проект нас возьмете?

– Так куда ж я без вас? Ну, вроде все.

– Да нет, не все, – сказала Рита. – Я все хочу спросить: известно ли вам, кто же давал указания подрезать веревки, подпиливать бревно, из-за чего чуть было не погиб рабочий, поджигать штору в малой гостиной, кто дал задание Яшке выкрасть документы и кто ударил вас камнем по голове?

– Если честно, Акулина Филипповна так и не успела или не захотела рассказать мне, кто же все-таки это был. А узнать хотелось бы, ведь очень неприятное это чувство – чувство незавершенности.

– А я знаю!

– Ты? Откуда?

– Пока в последние минуты вы разговаривали с Евстафием Митрофановичем, мне Акулина Филипповна все и рассказала.

– Ну и кто?

– Камердинер Петр Кириллович.

Юрий Николаевич, казалось, окаменел.

– Ну и за что же он так меня невзлюбил?

– Сначала он позавидовал тому, что Ильин предпочел ваше предложение внести зеркало во дворец через крышу в то время, как он предлагал разобрать стену. Потом он услышал, что вас хотят назначить управляющим, потом разозлился на то, что вы слышали его разговор с Игнатьевым…

– Подожди, а Акулина-то то откуда все это знала?

– Когда вы проводили собрание с прислугой, ее насторожило то, что вы ничего не помнили, и ваш изменившийся голос. Она пришла к выводу, что это не вы, а похожее на вас подставное лицо, которое каким-то образом устранило настоящего Григория Васильевича. Ее мучил вопрос: для чего? Потом, когда в саду Игнатьев встречался с Петром Кирилловичем, она издали приняла камердинера за вас. А поскольку Игнатьев почему-то у нее сразу вызвал определенные подозрения, она вдруг вспомнила про подрезанные веревки и про подпиленное бревно и пришла к выводу, что все это сделано вами для того, чтобы испортить репутацию Ильина. Вывод был один: вы действуете в интересах Игнатьева и хотите разорить Евстафия Митрофановича. Ну а потом пожар в малой гостиной. Разбросанные бумаги… Кстати, как выяснилось, бумаги разбросал сам Яшка, по собственной инициативе.

А когда, к концу вечера она случайно услышала разговор камердинера с Игнатьевым – они на ходу перебросились какими-то словами, ей уже некогда было рассказывать мне, о чем они говорили, она поняла, что вы здесь ни при чем. Акулина видела, как из дворца вышел Яшка, за ним пошли вы, а за вами – камердинер, и поняла, что вам угрожает опасность, и пошла вслед за Петром Кирилловичем. Ну а дальше вы знаете.

Да, еще один момент. В то время, когда мы стояли в зале перед тем, как вернуться домой, Петр Кириллович собирал свои вещи, чтобы с утра покинуть Ильинский дворец – так распорядился Евстафий Митрофанович.

– И все это Акулина рассказала тебе за какие-то три минуты?

– Что вы, она рассказала гораздо больше.

Какое-то время Юрий Николаевич молчал. Только теперь до него дошел смысл слов Петра Кирилловича, когда он говорил о женщинах. Мол, женщина сделает вид, что верит тому, чему верить нельзя. А потом будет играть в кошки-мышки, чтобы расквитаться. Что, мол, можно было бы сделать это быстрее, проще, так ведь поиграть хочется! Выходит, он сразу догадался, что Юрий Николаевич не тот, за кого себя выдает, и можно было бы сразу обесценить его в глазах Евстафия Митрофановича, но Петру Кирилловичу захотелось еще и поиграть. И заигрался до того, что переметнулся к Игнатьеву. А началось все, наверное, с обыкновенной зависти: ведь именно Юрий Николаевич предложил более экономичный вариант установки зеркала во дворце, а потому Ильин и ценить стал его больше, чем Петра Кирилловича.

– Зависть, зависть, – тихо произнес Юрий Николаевич. – Какое страшное чувство! Оно разрушает дружбу, толкает людей на подлость, на преступления…

– Но это еще не все, – продолжала Рита. – Потому что хочу кое-что рассказать о себе любимой.

– Давай.

– Вот вы, Юрий Николаевич, все время говорите о том, что каждая ситуация для чего-то нужна человеку. – Ну и… И я, благодаря тому, что попала в Ильинский дворец, поняла для себя две вещи. Первая: нельзя никого бросать в беде. Даже если человек тебе незнаком. А во-вторых, еще раз убедилась в том, что красота – не главное в жизни. И для того, чтобы помогать людям, вовсе не обязательно быть красивой.

В кармане у Юрия Николаевича зазвонил телефон.

– Да, Кать! Хорошо, сейчас будем! – просветлев лицом, сказал он. – И, обращаясь ко всем, добавил: – Теперь все к нам. Екатерина Александровна пирожков напекла, ждет нас. А за чашкой чая обсудим подробнее планы на будущее. Есть о чем поговорить. Ну что, выходим?

Юрий Николаевич открыл дверь.

– А это что такое? Булдыгеров, ты что тут делаешь?

– Я… это… Ну… – Арсений почувствовал, что забыл слова, которые заучивал весь день. – Ну это… Можно я с вами?

– С нами? – Юрий Николаевич заметил, как все растерянно переглянулись. – Ну это как ребята решат.

Рита вспомнила, как ей было плохо без друзей.

– Я – за, – сказала она.

– В принципе, я тоже не против, – сказал Никита.

– И я, – сказала Дунька.

– Что ж, тогда присоединяйся! – добавил Юрий Николаевич. – И – вперед!

– Ага, сщас, подождите… – швыркнув носом, произнес Сенька и отвернулся, чтобы вытереть вдруг навернувшиеся слезы.