— Ну, вот и милостив Господь! — закричал он, осаживая лошадь. — Но всё-таки, батюшка, скорей! Коли можешь, рысцой иди и вот всё прямо. Спрашивай у прохожих… коли собьёшься. В деревушке третья изба налево.

— Знаю, знаю!.. — восторженно, со слезами на глазах ответил Павел Константинович.

Невдалеке показались дрожки с каким-то военным. Львов пришпорил коня и тотчас отскочил от пешехода-мужика.

В дрожках оказался один из адъютантов генерала Ушакова. Раскланявшись, он крикнул что-то Зиммеру, но этот сделал вид, что не видит и не слышит, и, поклонившись, промчался мимо. Но он невольно оглядывался и ждал, как проезжий минует старика крестьянина, который плетётся по дороге. И вот дрожки повстречались ему и промчались дальше… И на душе сына стало легко.

— Слава Богу! Слава Богу! — воскликнул он. — Завтра будет в слободке, а после неё «на слободе», как говорит народ.

И, дав ход коню, он уже понёсся шибкой рысью по большой, ровной дороге.

В первой же деревушке, вёрстах в пяти от крепости, Львов остановился у одной избы и спросил:

— Был ли Демьяныч?

Рослый мужик, стоявший у ворот, поклонился, снял шапку и ответил, что Демьяныч ещё не бывал. Львов строго заговорил:

— Ну, как придёт, дай ему вздохнуть, а там сажай и вези!.. И прямо в Питер, в Казачью слободку. Спрашивай избу, где стоит барышня Макарова. Ей и сдай старика.

— Ладно, ладно. Будьте благонадёжны. Мы это всё от вас который-то раз слышим. Не мудрёное что… Всё в порядке будет, лишь бы старый пришёл.

— Сегодня, по-моему, должен быть! — сказал Львов. — А не придёт, обманет, я другого раздобуду себе. Везде маляры есть. Придёт коли завтра, то и не вези. Вот что! Скажи, что я, прождавши, осерчал и другого нашёл. Так и скажи. Впрочем, думается мне, что сегодня будет к тебе.

Молодой человек пришпорил лошадь и двинулся далее…

— Да. Не умею я хитрить, — ворчал он себе под нос. — Всё у меня шило в мешке выходит. Да авось Бог милостив. Благо, всякое удивительное никого не дивит. Глуп народ, да и доверчив: что Игнат, что этот, что мужики в Казачьей слободке — все верят, и никому в голову не приходит, что из мешка шило торчит.

XXV

Прошло два дня, и Львов был спокоен, узнав, что отец уже на месте, встретился с дочерью и не верит счастью своему. Однако навестить тотчас Макаровых в слободке он опасался, ожидая, что его вызовет Шварц.

В канцелярию уже приехал гонец с известием, что арестант Львов бежал из крепости Шлиссельбургской.

Все подивились, что старик Львов теперь бежал точно так же, как когда-то бежал и его сын.

Господин Зиммер был изумлён более всех и объяснил Лаксу и другим чиновникам канцелярии, что он ещё третьего дня, будучи в крепости, допрашивал Львова.

Разумеется, Зиммер заявил, что наутро отправится в Шлиссельбург — произвести строжайшее следствие о бегстве арестанта.

— А скажите, господин Зиммер, — спросил вдруг Лаке, — вы, кажется, по приказанию его превосходительства должны заняться ещё делом офицера Коптева, который упустил молодого Львова? Скажите, вы его допрашивали?

— Нет ещё… — ответил Львов, смущаясь.

— Отчего же? — странным голосом спросил Лакс.

Львов хотел отвечать, но появился писарь и доложил, что начальник требует его к себе. Он двинулся смело…

Дежурный чиновник, увидя его, остановил его и передал ему приказание подождать.

Это показалось Львову сомнительным. Обыкновенно, когда он являлся по вызову Шварца, то прямо проходил в его кабинет, не дожидаясь очереди. Теперь же ему приходилось изображать из себя такого же просителя, какими всегда была полна приёмная.

Едва только вошёл он в приёмную и сел в углу, смущаясь и волнуясь, как растворились двери, и в них показался тот же Коптев в сопровождении солдата, который стал в дверях. Львов переменился в лице, и сердце застучало в нём молотом. Он тотчас же невольно отвернулся, но укрыться от Коптева не было никакой возможности. Можно было только сесть боком к нему.

Прошло несколько минут. Львов невольно скосил глаза, глянул на Коптева и увидел, что тот пристально смотрит на него, и смотрит странно. Очевидно, что он узнал его. А между тем офицер как будто нисколько не удивлён, как будто он заранее, ещё накануне или несколько дней тому назад, уже знал, что Львов не только в Петербурге, но что он встретит его, и именно здесь встретит!

Совершенно поражённый, понимая отлично, что погиб, что сегодня же вечером он будет под арестом, а через день — и в застенке, Львов совершенно потерялся. Если бы в эту минуту Шварц вызвал его к себе, то один его вид предал бы его. Но прошло много времени. Львов видел смутно, как во сне, как некоторые лица входили в дверь кабинета и выходили, и приёмная всё пустела… Наконец осталось не более десятка лиц.

Он успел, однако, успокоиться, несколько приободриться. У него явилось соображение, что доказать, кто он, невозможно. Коптев будет говорить, что он Львов, а он будет говорить, что он Зиммер. Но ведь он — близкий человек к Шварцу и полезный, несколько раз оказавший ему несколько очень важных услуг, искусно исполнивший много его поручений.

Наконец чиновник, стоявший у дверей, пропустив кого-то из кабинета, вышел тотчас же и обернулся к Львову со словами:

— Господин Зиммер, пожалуйте!

Молодой человек, как часто бывает у людей решительных, умеющих владеть собой, сразу стал спокойнее. Лицо его стало почти весёлым, улыбающимся, беззаботно-довольным. И он твёрдым шагом вошёл в кабинет начальника.

— А? Мой милый Генрих! — встретил его Шварц. — Подойдите!

И когда Львов был у самого стола, Шварц, весело улыбаясь, спросил, будто заигрывая:

— Я имею сведение, что вы ещё не исполнили моё поручение. Вы ещё не занялись делом офицера Коптева и его не допрашивали. Так ведь?

— Никак нет-с. Я всё время был занят тем, что…

— Хорошо… — перебил Шварц. — Ну-с? Видели вы тут, в приёмной, офицера?

— Видел, — ответил Львов, слегка робея.

— Знаете вы, кто это?

— Нет-с…

— Совсем не знаете?

— Совсем не знаю…

— Никогда его не видали?

— Никогда не видал-с! — твёрдо произнёс Львов.

— Ну и я так думаю, милый Генрих! Да, повторяю: и я вашего мнения. Иначе говоря, верю вам. Но видите