«Постой, но почему тогда она не прихватила с собой костяной гребень, последний? Взяла бы сразу, для собственного спокойствия, чтобы…»

«Чтобы, попадись она в руки достаточно сильным некромантам, подарить им оружие против себя? Ну, нет… Видишь ли, Ива, тут была одна хитрость с её стороны. Работая при жизни над собственной филактерией, прабабка всех уверила, что та состоит именно из трёх элементов; четвёртый же, самый основной, замуровала отдельно, тайно. И намертво привязала его к гробнице. Она была очень подозрительна, и на случай, если до артефакта доберутся недруги, решившие отправить её на перерождение, хотела подстраховаться. Без последней Искры ритуал провалился бы».

«А знала о четвёртом элементе только бабушка Софи, да? И проговорилась при тебе, как его можно добыть. Может, даже неслучайно проговорилась».

Он вскидывается.

«Откуда ты знаешь?»

Я вдруг понимаю, что устала от мысленной речи. Помолчав и так и не надумав немногословного, но ёмкого пояснения, отвечаю кратко:

«Сны. И Зеркало».

Приподнявшись на локте, он смотрит пристально.

«Расскажешь? Потом, не сейчас».

«Конечно. А ты расскажешь, как вообще здесь оказался?»

Он вновь ложится, подгребает меня к себе.

«Скучал».

Целует в макушку. Поглаживает спину, бедро… ласково, ненавязчиво.

«Наши девочки, как ни странно, сразу разобрались в ситуации. Я сказал им всё, как есть: что кое в чём ошибся, а ты восприняла события по-своему и… огорчилась настолько, что предпочла исчезнуть вместо того, чтобы устроить скандал. И была, между прочим, права: скрытность до добра не доводит, а я ошибочно полагал, что лучше тебе ни о чём не знать, пока мы с Ником и отцом не покончим с Сильвией. Мне и в голову не пришло, что ты можешь явиться в Эль Торрес раньше времени, да ещё окажешься на половине матери. Тебя там просто не должно было быть! Хоть на всякий случай защиту на кольце я обновил…»

Он переходит на обычную речь:

— Я не хотел тебя подставлять, поверь, и в мыслях такого не было. Но прости, что умолчал о наших планах. Можно было бы многого избежать.

— Погоди. А перчатка?

В возмущении я даже сажусь на кровати, машинально прикрыв грудь одеялом.

— Перчатку ты для чего мне оставил? Не для того ли, чтобы я голыми руками не схватилась за гребни?

Вздохнув, он вытягивает руку.

— Смотри.

Миг — и на нём перчатка, чрезвычайно похожая на ту, что он преподнёс мне с музыкальной шкатулкой. Появляется — и исчезает.

— Ты можешь не верить, можешь смеяться, но, в сущности, это родовой… как бы сказать… знак отличия. Дань традициям, не более. Никакой функциональной роли, помимо этой, она не играет. Супруга нашего Основателя, Изабелла дель Торрес, прозывалась Изабеллой Однорукой…

Глаза мои сами собой широко открываются.

А вот не видела я среди статуй предков, что в семейном склепе, ни одной женщины с телесными изъянами!

— Она была такой от рождения. Что не мешало ей считаться самой очаровательной и умнейшей девушкой тогдашнего королевства. И завидной невестой. При общении с ней любой человек уже через пять минут забывал о её недостатке. В конце концов, из двух женихов она выбрала одного, некроманта, а второй, отвергнутый паладин, огорчившись, но не держа зла, пустился в странствия и через десять лет вернулся, обогащённый новыми знаниями. Вместе с первым Торресом они смогли создать и прирастить любимой женщине новую прекрасную руку. Тогда-то впервые объединились магия жизни и магия смерти, и паладины перестали враждовать с некромантами. А перчатка… Изабелла всегда была жизнерадостной девушкой, и хоть перчатки шили ей на заказ, она постоянно просила пару к левой, утверждая, что правая когда-нибудь пригодится, не могут же маги не придумать однажды, как ей помочь. Потом, когда стало ясно, что новая рука прижилась навсегда, Белль, бывшая Однорукая, велела достать накопившиеся, так ни разу и не надёванные, перчатки, все — на правую руку. Их к тому времени набрался целый сундук… И в память об удивительной женщине, не терявшей веры и надежды даже в безнадёжном случае, каждый Торрес получает перчатку, сохранившую частицу сильного духа нашей Основательницы. Единственные чары на ней — это подгонка под руку и неснашиваемость. Мари и Софи получат на своё совершеннолетие по такой же. Но ты ведь теперь тоже Торрес, и я решил приурочить свой подарок к бабушкиному празднику. А рассказать о нём не успел. А-а, вот ещё свойство: перчатку можно призвать. Позови её!

Затаив дыхание, смотрю на свою руку… И вижу, и чувствую, как она облачается в тончайший сафьян, украшенный тиснением на запястье. Сколько же ей лет? И не может быть, чтобы… всего лишь дань традициям…

Хотя, если вспомнить примеры из нашей истории, встречаются и там различного рода необъяснимости. Вроде Ордена Подвязки, например, чрезвычайно почётного, но само существование которого обставлено столькими условностями!

И тут мне становится стыдно.

— Прости.

Прячу лицо на груди своего мужчины.

— А я навоображала себе неизвестно что…

— Всё хорошо, Ива. Всё хорошо. Нам просто нужно научиться доверять друг другу.

— И меньше тащить всё на себе! — говорю сердито, освобождаясь. — Вспомни, сколько раз ты упрекал меня в том, что все проблемы я пытаюсь решать сама! Было такое? Было. А сам-то ты чем занимаешься? Точно так же взваливаешь всё на свои плечи, считая, что мне лучше ничего не знать. Мага, я знаю, что ты просто охраняешь мой покой и не хочешь, чтобы я в моем положении волновалась. Но неведение «во благо» — это плохая услуга, понимаешь?

— Я вообще понятливый, — подозрительно кротко отвечает он. — А как насчёт твоих сно-хождений? Симеон же запретил тебе заниматься магией; кстати, работа с воспоминаниями основана на том же. Но ты не посоветовалась ни со мной, ни с кем-то ещё, просто ставишь всех перед фактом.

— Как ты! — согласно киваю я.

— Как я, моя неуступчивая. Что ж, нам обоим есть, над чем подумать. Но ведь теорию нужно закреплять на практике, да?

И вновь притягивает к себе.

— Я скучал… Настолько, что, заснув сегодня с нестерпимой мыслью о тебе, проснулся здесь, с тобой, спящей, рядом. И понял, что всё между нами правильно, если происходит такое. Возможно, если я и сейчас засну, то проснусь уже дома, один, но больше не буду скорбеть о себе, забытом. Если ты меня притянула, значит помнишь.

«И любишь», — добавляют его глаза.

«И люблю», — соглашаюсь я.

— Но тебе, наверное, и впрямь нужно от нас отдохнуть. Не торопись. Рикки придёт по первому зову.

Провожу ладонью по его заросшей щеке.

— Можно тебя попросить пока не бриться?

И до самого утра мы говорим, говорим… Впрочем, ночь — время не только откровений, но и приобретения нового ценнейшего опыта. Особенно когда кровать узкая.