отбытия. Так что всех пострадавших, кого не могли спасти собственными силами, везли в город. Но если кто-то ломал руку или подворачивал ногу, сразу направлялся в дом к дяде Алану. Он умел вправлять любые вывихи, сломанные кости видел без всякого рентгена и накладывал гипс так, что все срасталось быстро и правильно. Его калитка не закрывалась ни днем, ни ночью. За женские болезни, от «нервических» до бесплодия, отвечала Варжетхан. Она же, можно сказать, вела все беременности и принимала роды. Моя бабушка наладила связь между городом и селом – Варжетхан брала кровь, которую отправляли в город на анализ. Из города же дядя Алан получал все необходимое для гипсования. Впрочем, Варжетхан отвечала еще и за головные боли, скачки давления, колики у младенцев и отравления всех видов. То есть за все. Вместе с дядей Аланом работала «скорой помощью» – когда что-то случалось, вызывали их обоих. Им верили безоговорочно. А как иначе? Варжетхан половину жителей села, можно сказать, родила. Кесарево – нет, не делала. Но могла руками перевернуть ребенка с тазовым предлежанием. Она была настоящим гением, акушеркой с умелыми, умными руками. Если знахарка принимала роды, можно было не сомневаться – родовой травмы не случится. И мать, напоенная отварами, не станет страдать от боли. Но если случай оказывался слишком тяжелый, Варжетхан первой кричала – надо в город, срочно, только кесарево. Кесарево тогда считалось тоже чем-то вроде позора. Как женщина не может родить сама? Зачем резать? Никогда в роду никого не резали! За роженицу принимали решение родственники со стороны мужа. И тогда Варжетхан брала бобы, кофе, карты… И обещала наслать такое проклятие на семью, что еще три поколения будут расплачиваться. Нет, не три – пять! Родственники сдавались, и тут в дело вступала бабушка, вызывая редакционную машину, поскольку кареты «скорой помощи» в селе не имелось. Роженицу отвозили в город, успешно кесарили, вынимая мальчика, которого предсказала Варжетхан, и вся семья дружно плакала от счастья.

Точно так же дядя Алан отправлял пострадавших в город, если видел, что гипс не поможет и требуется операция. Даже если его умоляли «быстро вправить», наотрез отказывался. Варжетхан и Алану не требовалось собирать анамнез. Всех жителей села они знали иногда лучше, чем самих себя. Про болезни, которыми те переболели в детстве, про наследственность. Уникальные специалисты, не имевшие даже права на медицинскую практику. Но они не были равнодушны. Для них каждый пациент был родным, близким. Бились за каждого. Да, смерти случались, но никто не смел их упрекнуть. Скольких людей они вернули с того света?

Сейчас многие врачи-акушеры вешают на стену фотографии детей, которые появились на свет с их помощью. Тогда фотографии делали только по исключительному поводу – свадьба, годовщина, день рождения. Варжетхан собирала гербарий – по месяцам и дням рождения детей. Она помнила каждого. В тот день зацвела липа… А тогда расцвела сирень… В ее доме на подоконнике цвела пуансетия, или рождественская звезда, и азалия, распускавшаяся в феврале. Для декабрьских первенцев Варжетхан заводила каланхоэ и гортензии. Для каждого младенца был свой цветок. Ей не требовались медицинские карты. Достаточно было открыть свой гербарий и вспомнить, когда ребенок родился на свет. Она будто погружалась в транс – могла безошибочно перечесть, сколько раз ее вызывали на поднявшуюся температуру, прорезавшиеся зубки, понос и ночные крики.

Для моей истории болезни Варжетхан сохранила два цветка – маргаритку и календулу. Оба цвели в октябре. Мама дома называла меня Марго, что мне ужасно не нравилось. А бабушка очень любила цветы лечебной календулы.

Точно так же дядя Алан помнил, кто и в каком возрасте сломал или вывихнул руку или ногу. Он помнил по ощущениям. Если один раз трогал руку ребенка, узнает ее спустя многие годы. Если один раз срастил перелом, запомнит его на всю жизнь. Уже сам ребенок, ставший юношей, не вспомнит, когда сломал нос, а дядя Алан напомнит – в шесть лет. Врезался на велосипеде в почтовый ящик. Или в двенадцать, угнав отцовский мотоцикл и не вписавшись в ворота. В четырнадцать, врезавшись на том же мотоцикле в дерево. В шестнадцать…

За животных в селе отвечал Борис. Его вызывали, если корова начинала телиться, если куры ходили вялыми, а петухи вдруг принимались клевать всех кого ни попадя. Он принимал роды, точнее окот, у коз, решал, какого барашка можно зарезать к празднику. Борис вершил судьбы животных. Он мог спасти слепого котенка и пустить под нож молодого барашка. К нему приводили гусей, утят, индюшат. Он помогал коровам отелиться, кастрировал быков. Борис, не имея специального образования, был великим ветеринаром. От одного его прикосновения животные переставали мычать, лаять и мяукать от страха и боли. Борис их чувствовал, они ему доверяли. Скольким телятам он помог появиться на свет? Скольких котят и щенят спас? Никто не считал. Да и он тоже.

Бабушка отвечала за техническое обеспечение – комбикорм, препараты, машина, если срочно требовалась госпитализация в городскую больницу. И в самой больнице она оставалась рядом с пострадавшими – до тех пор, пока не убеждалась, что все хорошо, не уезжала. Она доставала любые лекарства буквально из-под земли, пользуясь статусом редактора районной газеты и ветерана войны.

Они работали в неразрывной связке. Люди знали, что они спасут, вернут к жизни. Поэтому и приходили в ту самую мечеть, зная, что там помогут сразу же. Дядя Алан тоже приходил в мечеть рано утром и уходил поздним вечером. Тетя Марина приносила еду из привокзального кафе, а Валя – хлеб и сладости из сельпо. Борис утром нальет свежее молоко, только из-под коровы, а тетя Лика перестелет белье. И оно будет пахнуть липой, свежим ветром, солнцем, теплом и уютом.

– Все-таки надо с этим что-то делать, – каждый день твердила бабушка. – Есть же больница. Там и свет, и палаты, и приемная. А здесь?

– Люди сюда идут, – пожимала плечами Варжетхан, – как ты их заставишь в больницу идти?

– Надо что-то придумать, – мучилась бабушка. Она всегда предпринимала решительные действия, когда видела очевидную проблему. Не могла смириться с ситуацией.

– Вот Катю вылечим, и все закончится, – говорил дядя Алан, который тоже чуть ли не переселился в мечеть.

– Аланчик, ты такой умный, что такой глупый? – смеялась Варжетхан, показывая на филиал больницы, в которую превратилась старая мечеть. – Как закончится?

Катю вылечили, но люди продолжали идти в мечеть, а не как раньше – в дом Алана, в дом Варжетхан, в редакцию к бабушке.

– Конечно, так удобнее, – говорила Варжетхан. – Тут тебе и терапевт, и гинеколог – это я про себя, – и хирург – Алан, ты