Я встала с кушетки, наклонилась и коснулась ног махарани. У меня дрожали поджилки.

Когда я была еще девочкой и отец с похмелья не мог вести уроки, мать громко сокрушалась: «Вот выгонят его – и что мы будем есть? Книги?» Чтобы не слышать ее причитаний, я убегала к старику Манчи рисовать на листьях бодхи. Выписывая узоры на чунни пастушки и крохотные перышки майны[32], я забывала о своих печалях. Рисование меня успокаивало. Позже, когда Хари измывался надо мной за то, что никак не рожу ребенка, я снова принималась рисовать, но уже в уме; он лупил меня кулаком в живот, бил ногами по спине, а я представляла, что держу кисть. Я любовалась ползущей по моей руке божьей коровкой, разглядывала огуречный узор на сари, прочее же не замечала – и так отгоняла боль, тревогу и страх.

Вот и теперь, пока меня вели в покои молодой махарани, я рассматривала эмалевые узоры на дверях, решетчатые оконца, мозаику на стенах и мраморных полах, картины, вытканные на шелковых коврах. Много веков назад правители Джайпура приглашали лучших резчиков по камню, красильщиков, ювелиров, художников и ткачей из чужих краев – Персии, Египта, Африки, Турции, – и мастера трудились на славу. Когда мы наконец дошли до спальни молодой махарани, я успокоилась, привела мысли в порядок.

На циновке слева от дверей сидел в позе лотоса гуру, раскачиваясь всем телом, перебирал четки. Лоб его украшала оранжевая бинди из молотой куркумы. Толстый живот обтягивала белая рубаха. Над горящими благовониями вился ленивый дымок.

На кровати под балдахином, откинувшись на атласные кремовые подушки, лежала махарани Латика. В белом сари из тончайшего муслина и белой кофточке, хоть и не вдова. Над ней хлопотали три придворные дамы в шелковых сари. Та, что расчесывала волосы махарани, явно была ее камеристкой. Вторая дама обмахивала Латику веером, третья читала вслух книгу. Я узнала стихи Тагора. «Смугла? Но как бы ни была смугла она, глаза как у газели я увидел»[33]. Когда я вошла в комнату, дамы посмотрели на меня, но не прервали своих занятий. Я сделала намасте, подошла к кровати, провела рукой у ног махарани и коснулась ладонью лба, отгоняя завистливые чары. Но махарани равнодушно таращилась в пустоту, точно и не заметила меня. Я поприветствовала придворных дам, они кивнули в ответ.

В спальне стоял полумрак – то ли потому, что лампы специально не зажигали, то ли их не было вовсе – и я попросила сопровождавшего меня слугу поставить судки у окна, где было светлее. Я поискала глазами какую-нибудь невысокую скамеечку, и слуга принес мне стульчик с мягкой обивкой. Я разложила необходимые инструменты, ополоснула руки прохладной жасминовой водой, которую принесла с собой, и смазала маслом. Я осторожно взяла махарани за руку. Кожа у нее была холодная, сухая. Махарани пошевелилась. Краем глаза я заметила, что королева смотрит на меня, и хотя я старалась не глядеть на нее, сейчас невольно залюбовалась. Я была наслышана о ее красоте: недаром махараджа влюбился в нее с первого взгляда. В круглых блестящих светло-карих глазах махарани – таких беззащитных – читалась безграничная печаль. Под глазами, точно ожоги, чернели круги. Украшений на ее высочестве не было – лишь в расчесанных на пробор волосах алела пудра. Должно быть, синдур[34] королеве сделал кто-то из придворных дам.

Махарани посмотрела на руку, которую я взяла в свои ладони. Пошевелила пальцами, разглядывая их с таким удивлением, точно видела впервые. Ногти у нее были холеные, круглые, аккуратно подстриженные, с ухоженной кутикулой. Махарани вздохнула и снова впала в полузабытье. Можно было приниматься за дело.

Однажды утром, вскоре после того, как вышла замуж за Хари, я отправилась на берег реки стирать белье и увидела три лилово-розовых яичка. Зазвенела птичья трель – «фьюить-фьюить», – и я оглянулась: под кустом сидела краснощекая самочка бюльбюля и рассматривала меня, наклоняя головку. Птица заваливалась на бок, волочила крыло по земле. Я побежала домой, рассказала обо всем саас, и та предположила – должно быть, птицу ранили, и она не успела вернуться в гнездо. Мы принесли птицу домой, и свекровь привязала припарку к ее больному крылу. Через две недели крыло зажило, и саас велела мне выпустить птицу на том же месте, где мы ее нашли. Птица тут же принялась искать свои яйца, но тех и след простыл. Яйца мне спасти не удалось; вернуть домой сына махарани Латики мне тоже не под силу, но я хотя бы смогу исцелить ее душевную рану.

Я принялась аккуратно массировать ее руки и ноги, чтобы махарани привыкла к моим прикосновениям. Со своими клиентками я работала много лет, и они доверяли мне, но махарани Латика меня не знала, даже не заметила, как я вошла, и вряд ли расслабится так же легко, как если бы ее массировала камеристка. Меж ее большим и указательным пальцем я нанесла смесь, которую сделала сегодня утром – из кунжутного и кокосового масла, экстрактов брахми и листьев чабреца. Я поглаживала пульс на ее запястье. Потом занялась сводами стоп, провела пальцем по впадинке меж большим и вторым пальцем, чтобы снять напряжение. Придворная дама, читающая стихи, задавала гипнотизирующий ритм.

Чуть погодя я почувствовала, что махарани успокоилась и задышала глубже. Я целый час массировала целебными маслами ее руки, ноги, ступни, ладони. Я растягивала сухожилия, расслабляла члены, открывала меридианы. Если мышцы сопротивлялись, я сосредотачивалась на особых точках, чтобы снять напряжение. И мысленно посылала ей сил. Все прочее для меня сейчас не существовало.

Наконец ее руки обмякли, и я отважилась взглянуть на махарани. Ее высочество заснула. Вскоре она проснется, но на первый раз хватит.

Я собрала вещи, и слуга провел меня по другим коридорам в стеклянную комнату, уставленную горшками с орхидеями. Здесь было влажнее и жарче, чем во дворце с его кондиционерами. Я почувствовала, что над моей верхней губой выступил пот.

Старшая махарани серебряными ножничками обрезала засохшие листья с цветка. Под мышками ее шелковой кофточки расплылись полукружия пота.

– Чем быстрее Латика поправится, тем быстрее я вернусь к моим деткам, – не оборачиваясь, проговорила она, взяла со столика стакан прозрачной жидкости со льдом, тряхнула им. – Джин с тоником. Не желаете, миссис Шастри?

Соблазн был велик, но я ни разу в жизни не пробовала спиртное.

– Спасибо, нет.

Махарани с улыбкой взглянула на меня.

– Точно? Британцы оставили нам массу приятных вещей, и эта самая приятная. – Она отхлебнула джина. – Еще и помогает предотвратить малярию.

Махарани перешла к следующему растению, осмотрела листья – нет ли вредителей – и удовлетворенно сделала большой глоток коктейля.

– Иди сюда, познакомлю с моими красавцами.