— Мне? Ничего!

— Неверный ответ! Есть наследник рода Ликкарт Ладомолиус. Отпустите его или примите в семью, чьи интересы по праву рождения он скоро будет представлять? Есть, конечно, вариант заявить во всеуслышание, что Ликк самозванец…

— Нет! — жёстко ответила Литария. — Я даже Венциму говорить об этом не буду! Иначе он соберёт всех своих вояк, потом разнесёт твой поганый храм и двинется на дворец, где и сложит голову! Я люблю мужа и семью, чтобы так их подставлять под топор палача!

— Мудрое решение, — кивнул присмер. — Но на дворец идти не стоит — канган Звейницилл не в курсе событий. Только трое в этой комнате знают истину.

— Даже так? — грустно хмыкнула она. — Какая чудовищная ложь… Что ещё неправда?

— Твой сын не раскаялся и готовил, пользуясь Ирисией, настоящий переворот, вступив в банду Теней Бесцветного, которым хотел отдать власть над Свободным Вертунгом взамен на высокое положение в их организации. Теперь нам это и приходится расхлёбывать. Так что сына ты потеряла раньше, чем он погиб.

— Да… Я думала сегодня об этом… И про твои слова насчёт вины. Но знаешь, что самое мерзкое? Ты! — внезапно повернувшись, выставила она указательный палец в мою сторону. — Ты, самозванец, притворявшийся сыном! Ты, знающий, что его нет, но издевавшийся над нами, играя чувствами родителей! А мы ведь были счастливы возвращению Ликка домой! Мы благодарили всех богов, не зная, что рядом с нами выкормыш только одного — Двуликого Хирга! Вчерашнее блаженство оказалось вонючими помоями, которые ничем не смыть!

— Так и не смывайте, ри Литария, — как можно спокойнее отвечаю ей, еле сдерживаясь, чтобы не начать яростно убеждать в своей невиновности. — Знаете почему? Потому что никакой грязи не было. Моя душа и тело Ликка соединились, и я искренне считал… даже сейчас считаю вас с Венцимом родителями, а Сарнию — сестрой.

— Не приближайся к ней, чудовище!

— Не собираюсь. Когда она по Вашей просьбе навестила меня в тюрьме, то сказала то же самое, и я дал обещание этого не делать. Точнее, она просила не меня, а своего родного брата, которого родным уже не считала. Можете спросить у неё и подумать, насколько велика пропасть между Вашими желаниями и правдой. И клянчить Вашу любовь, притворяясь, не собираюсь — достаточно того, что сам люблю Вас.

— Теперь мне наплевать. Живи, как хочешь, и если твоя шкура принесёт пользу Свободному Вертунгу и роду Ладомолиусов, то, так и быть, на людях буду играть роль любящей мамочки, но в остальное время мне на глаза не попадайся.

— «Шкура» не моя, а ваша — ридганская, но в остальном — как скажете.

— Пошёл вон и не шляйся один по поместью! Я не знаю, что ты за человек и рисковать не собираюсь! А Вы, Ваше Безгрешие, можете возвращаться к своим делам. Надеюсь увидеть Вас не раньше следующего праздника, на котором услышу очередную проповедь из Ваших уст о верности и чести. Хотя… Вряд ли услышу — буду стоять очень далеко! — уничижительно посмотрела она на нас с Жаниром и повелительно дёрнула рукой, явно выпроваживая из комнаты.

* * *

Присмер Даркана Вершителя трясся в своей карете, размышляя о сегодняшнем дне. Пусть всё пошло наперекосяк, но могло бы быть намного хуже. Литария хоть и не в себе от горя и гнева, только держится хорошо, не давая чувствам победить разум. Должна скоро немного успокоиться, и тогда нужно обязательно поговорить с ней ещё раз.

Напротив сидит Патлок Болтун, ёрзает на скамейке каретного диванчика, мешая сосредоточиться.

— Перестань ты уже! — нервно осадил его присмер. — Тебе что? Муравьёв в штаны напихали?!

— Простите, Ваш Безгрешие! — отвечает слуга. — В штанах, слава богам, всё отлично и без муравьёв! Надеюсь, ещё не один десяточек лет так будет! Тута другое… Вы с ри Ликкартом в дом значится, а мы с Пиратом на улице, значится… Он же ж без ри Ликкарта, значится… Долго не может, значится…

— Да говори ты нормально! Не мямли! — рявкнул Жанир, растеряв последние остатки терпения от такого вступления.

— Так я и не мямлю, Ваш Безгрешие! Он в дом рванул… Пират, значится… Ой! Молчу-молчу! А я за ним. Схватил ужо у дверей ри Литарии собаку эту непослушную. А вы все там говорили очень громко — почти ухо к замочной скважине и не приставлял…

— И? — после секундной паузы, недобро спросил присмер.

— И ничегось нового не услышал. То, что этот Ладомолиус не совсем Ладомолиус уже давно понял — не дурень-то, чай. Я к тому, что ежели чегось — обращайтеся смело, ежели ни к кому обратиться нельзя будет.

— Запомни, Болтун! Всё это по воле богов! Услышит кто тайну — будет тебе самый суровый суд у Даркана Вершителя!

— Так понимаю прекрасно! Тем более, обращайтеся! Воля ж богов она такая, что даже Ваш присмерский хребет переломить тяжестью может! А я подмогну: чуток с него ношу скину, если какой приказ Ваш будет — глядишь, и дотащите! Вот помню, посудомойки Брудильды своячница — не та, что у Средних ворот торгует, а что в девках засиделась, однажды пошла в порт, принарядившись. Там серты — купцы саранданские прибыли, и кто-то этой дуре наплёл, что у них под халатами мужское достоинство с руку величиной, а у некоторых — два и оба разные…

Жанир сидел и, слушая очередной дурацкий рассказ Патлока, впервые улыбался за сегодняшний день. Странно устроена жизнь! Практически не нарушая запрета Даркана Вершителя, два новых человека узнали про иномирца. Сложно всё, но неожиданно появилось чувство, что, как и сказал Болтун, чуток ноши с плеч скинулось.

19. Прогулка по столице

Третий день чувствую себя снова в тюрьме. Вроде свобода и дыши полной грудью, любезные вышколенные слуги чуть ли не бегом исполняют любое желание, простор и красотища кругом, а ощущение незримых стен не покидает. Этот дом не мой. Постоянно, если рядом нет Патлока, маячит неподалёку кто-то из челяди — явно по приказу Литарии, которая ни разу не показалась мне на глаза после того памятного разговора, притворившись больной для всех обитателей поместья. Вернувшийся со службы, ничего не подозревающий Венцим пытался было наладить со мной общение, но лишь только мы оказывались рядом, то обязательно появлялся от имени матери кто-то из слуг с очередной просьбой к нему. Любящий муж ни в чём не может отказать захворавшей жене и исчезает в неизвестном направлении, прервав намечающийся разговор с сыном за бутылочкой слабенького винца.

Ещё была тайная записка от Советника