Шрифт:
Закладка:
А тут свежий опытный игрок, просидевший весь турнир на лавке, отменно готов. И югославы наверняка ожидали увидеть в составе Эдуарда — эффект неожиданности от появления Симоняна не будем сбрасывать со счетов. Есть, словом, резон в тренерском выборе. Однако футболисту, как, допустим, и актёру, всегда играть хочется. Поэтому Стрельцов, конечно, мучился и страдал. Единственное, на что обратил бы внимание: у Иванова — «наверняка страдал». То есть он не взрывался, не ругался, не стонал и не жаловался. Даже на глазах близкого друга. Потому и считали: ему всё «как с гуся вода».
А финал сложился, конечно, напряжённо, но не столь драматично, как поединок с болгарами. Итог: 1:0. Гол на счету то ли Ильина (везде написано), то ли Исаева (что вернее). «Золото» наше! Грандиозный, без преувеличения, успех. Последняя, 37-я золотая медаль Мельбурна, завоёванная сборной СССР.
Правда, конкретно у футболистов с этим «золотом» вышла некрасивая история. Медали вручали лишь участникам финального поединка. Иначе как глупостью такое не назовёшь: система кубковая, каждый матч грозит вылетом — и чем в таком случае дошедший до финала отличается от выступающего в предварительном раунде?
Стоит признать: по возвращении всех наших футболистов именовали олимпийскими чемпионами. И фотография в «Советском спорте» опять же всех восемнадцати триумфаторов никуда не делась. Стрельцов — пятый в первом ряду. Но вот медаль олимпийская вручена ему так и не была.
...А затем был долгий путь на родину. Сначала до Владивостока на ставшем легендой теплоходе «Грузия». На нём отправились в полном составе советские олимпийцы с руководителями, тренерами и журналистами, чехословаки в том же составе и часть болгарских спортсменов. Должен сообщить, что спортивный режим не так уж и нарушался. Многие, легкоатлеты например, тренировались, благо площадь корабля позволяла, проходили разборы олимпийских выступлений, успешно подменявшие тренерские советы по отдельным дисциплинам. Прошли два чемпионата «Грузии»: по шахматам и настольному теннису.
Хотя, конечно, дело молодое, и вино «на сцене» появлялось. Практичный Анатолий Исаев, между прочим, активно помогал в ресторане хорошей женщине добровольным уборщиком, за что и был вознаграждён целым ведром вкусного напитка, которым по-братски поделился с товарищами. А когда экватор проходили, принялись «крестить» бросанием в бассейн новичков, коих имелось большинство: кто ж у нас часто пересекает ту магическую линию? В воду для начала полетел глава делегации Константин Александрович Андрианов, а за ним и другие. И Симонян, и Исаев, и Стрельцов, которые слугам бога Нептуна (ими стали на время штангисты, борцы и боксёры) не сопротивлялись, одежду потом выжимали. Доверчивого Яшина из каюты выманили хитростью и также окунули. А вот тов. Нетто И. А. и Сальников С. С. заперлись у себя и не поддались на уговоры. «Знаем мы вас», — сказали через дверь. Серьёзные они были. Может, и чересчур.
В доброй, весёлой, праздничной атмосфере шёл корабль домой. Стрельцов впервые видел такое количество знаменитых, заслуженных людей, собранных вместе и сравнительно надолго. Естественность поведения, отсутствие позы, фанаберии поразили. Хотя бы на примере бегуна Владимира Куца, ставшего в Австралии двукратным олимпийским чемпионом (5000 и 10 000 метров). Стрельцов и через много лет удивлялся простоте и скромности Владимира Петровича. Не упомянув, понятно, при этом, что общаться они могли лишь при наличии ответного человеческого интереса со стороны знаменитого стайера. Как Стрельцов восхищался Куцем (о нём тогда весь мир трубил), так и Куц сознавал, кто такой Стрельцов. И новаторский, «рваный» ритм, применённый советским легкоатлетом в забеге на 10 тысяч метров против англичанина Гордона Пири, — вполне перекликался с непрестанными рывками и ускорениями советского же футболиста, которыми он обессилил немецких оборонцев в одной восьмой финала. Было, короче говоря, о чём побеседовать выдающимся мастерам.
И, безусловно, ещё одну сцену никак нельзя обойти вниманием. Рассказывает Н. П. Симонян: «На корабле — мы уплывали сразу же, на следующее утро, — я не выдержал, подошёл к Эдику и сказал, что думаю об этом, сказал: “Медаль твоя!” — и попросил её принять как память об Олимпиаде. Он сказал, что ни за что не возьмёт. “Не говори ерунды, ты заслуживаешь её не меньше меня. И я не хочу ни о чём слушать”. Прошло два дня, и я снова подошёл к Стрельцову с тем же — неловко мне было, и я ничего не мог с собой поделать. Эдик рассердился: “Если ты ещё раз подойдёшь, я просто перестану с тобой разговаривать. Тебе тридцать, а мне девятнадцать, у меня будут ещё впереди Олимпиады, мне ещё играть и играть...”». Сегодня, конечно, это звучит особенно пронзительно, но разговоры на тему «кто бы знал» слишком уж напрашиваются. Поэтому послушаем дальше Никиту Павловича: «Об этом случае уже не раз писали, и последние слова почему-то приписывали мне. Я хочу уточнить: они принадлежат именно Эдуарду. Незначительная вроде бы поправка, можно даже назвать меня педантом, но, мне кажется, она важна — вернее отражает мою позицию: я не пытался смягчить несправедливость разницей в возрасте, рассуждением, у кого что впереди, просто считал, что у товарища больше прав на медаль. А благородство... Его, по-моему, проявил Стрельцов».
Точно. И Гавриил Качалин тогда, на теплоходе, настороженно замолчал. А затем выдохнул: «Молодец, Эдик». Не ошибся интеллигентный тренер в молодом воспитаннике.
Что же всё это было? Чем объяснить? «Фрезерской» моралью? Иной тогдашней футбольной нравственностью в принципе? В любом случае перед юношей предстало в лучшем виде искушение, преодолеть которое бывает труднее, чем усилия противника. Так как путь спортсмена есть движение к славе. Ради чего же тогда упираться, ограничивать себя, истязать тренировками? И какое состязание без победителя, получающего заслуженную награду? А Стрельцов на то олимпийское «золото», бесспорно, наработал. Однако существуют, к счастью, вещи, поднимающиеся над привычной, понятной логикой. Да и теплоход «Грузия», похоже, представлял собой модель такого человеческого сообщества, которое и прекрасно тем, что его не будет никогда.
Зато поезд из Владивостока, до которого в результате доплыли, явился воплощением коренных отечественных реалий; тем, на мой взгляд, и замечателен.
