Шрифт:
Закладка:
«Добрая у них семья. Душа в душу живут. И не помыкает никто Владимиром, как Юрата Шварном. Добрава Юрьевна — она сына своего, а не власть любит», — с грустью подумала Альдона.
Она по-хорошему позавидовала Ольге.
— Ты бы, Олюшка, не шумела тут излиха, — улыбаясь, промолвил Владимир. — Гонец ото Льва у отца в горнице.
— А мы пойдём тогда, подглядим сверху чрез оконце, что за гонец тамо. И послушаем, о чём толковня. — Бойкая Ольга ухватила Альдону за рукав платья из тяжёлой голубой царьградской[132] парчи и потянула её за собой.
— Неугомонная, — с наигранной укоризной вздохнул Владимир. Он с обожанием смотрел на свою юную супругу, а на Альдону почти не обращал внимания.
После, когда молодые женщины подымались по лестнице на верхнее жило, шурша платьями, Альдона заметила:
— Любит тебя Владимир. Вижу, души не чает. На иных жёнок и не глядит. Счастливая ты.
Ольга в ответ только довольно рассмеялась.
Княгини остановились возле прорубленного в бревенчатой стене узкого оконца. Из него было хорошо видно всё, что происходило в огромной, залитой светом из забранных слюдой высоких окон горнице. В то же время снизу оконце можно было разглядеть, лишь внимательно присмотревшись.
Князь Василько Романович, в голубом долгополом кафтане, в шапке с зелёным бархатным верхом и меховой опушкой, в мягких сафьяновых сапогах без каблуков, восседал в резном кресле. Перед ним стоял высокий темноволосый человек в тёмно-сером, подбитом мехом суконном плаще с фибулой[133], надетом поверх белой сорочки. В руках он мял войлочную шапку. По обе стороны от кресла вдоль горницы на скамьях сидели бояре в ярких разноцветных опашнях[134], зипунах, ферязях[135].
Когда гонец поднял голову, Альдона едва не вскрикнула — она узнала Варлаама.
Василько говорил громким голосом, и княгиням было хорошо слышно каждое сказанное им слово.
— Прочёл я грамоту сыновца[136]. Всё в ней складно. Но не разумею, почто хощет Лев звать во Владимир Войшелга? Эй, Олекса! Пусть кликнут княгиню Альдону. Надобно и ей ведать о Львовой грамоте.
Альдона заметила, как длань Варлаама чуть дрогнула, он поджал тонкие уста, но волнения своего ничем не выдал.
«Вот и свидимся опять. Смешно и глупо. Он правильно сказал. Противно се — по углам тёмным прятаться. Любовь — она чистою, светлою быть должна».
— Чегой-то лицо сего гонца знакомо мне. Где-то видала, — прервала мысли Альдоны Ольга.
Ничего ей не ответив, Альдона пожала плечами и поспешила вниз.
— Искать меня будут. Худо, ежели здесь застанут, — коротко бросила она подруге через плечо.
Сев по правую руку от князя Василька, она с непроницаемым, надменным лицом изготовилась слушать.
— Князь Войшелг исхитрён в державных делах, долгое время правил он в Литве. Вот и хочет сыновец твой испросить у него совета. Потом, кум князь Войшелг князю Льву, — говорил Варлаам. — Потому…
— О том мы ведаем! — супясь, резко оборвал Варлаама Василько. — Токмо нет твому Льву никоей веры! Лукав он, козни супротив братии своей строит. А со князем Войшелгом старые у его счёты.
— До малых ли ссор наших сейчас, княже?! — Варлаам удивлённо развёл руками. — Ногай у луки Днестровской шатры раскинул. С миром али с войной он там объявился, бог весть. Вот и хочет князь Лев, чтоб стояли все князья заедино и, если что, дали бы мунгалам отпор.
— Вы что скажете, бояре? — спросил, всё так же супясь, Василько. — Говори ты, Олекса.
— Я думаю, прав князь Лев, — поднялся дворский. — Хоть Войшелг ныне и в монастыре, да вся Литва всё одно его слушает. А ежели Литва и Галич воедино стоять будут, не решится Ногай Батыево нахожденье повторить.
— Посылай к Войшелгу, княже, — поддержал его тысяцкий Лука. — И пускай не тревожится Войшелг. Мы здесь во Владимире никоего лиха створить никому не позволим.
— Да Лев и не осмелится, — промолвил другой боярин, низкорослый, в огромной округлой шапке.
— Плохо знаешь ты князя Льва, — заспорил с ним сосед, рослый боярин в зелёном зипуне. — Енто лисица хитрая. Коварен он, мыслю, худое замыслил.
— Может, клятву пусть даст князь Лев, что не створит лихо? — Спросил с сомнением Лука, искоса посмотрев на тучного владимирского епископа, который упрямо отмалчивался и вытирал платом сильно потевшее чело.
— Нет, не годится тако, — закачал головой князь Василько. — Лев обидится, что ему не верят, и тогда, воистину, всякое створить может. Альдона, княгиня великая! Тебя позвал сюда, ибо брат тебе Войшелг. Хочу твой совет услыхать. Стоит ли нам Войшелга звать?
Альдона встала с кресла и, смотря прямо в глаза Варлааму, изрекла:
— Поверю я тебе, гонец. И постараюсь, чтоб Войшелг во Владимире был. Сама ему грамоту пошлю.
24.
Варлаам думал остановиться во Владимире у родителей, но сперва сразу после совета направил стопы в гридницу, где для него, по княжескому повелению, уже был приготовлен обед — глиняная миска каши сорочинского пшена[137], тарелка мясных щей и жбан с олом. Однако едва приступил изголодавшийся отрок к трапезе, как двери гридницы распахнулись. Терпкий аромат аравитских духов наполнил просторное помещение. Альдона, в лёгком платье тонкого шёлка, перетянутом кожаным пояском, поверх которого наброшена была на плечи длинная, отороченная мехом свита с долгими рукавами, в шапочке красной парчи, украшенной жемчужинами, стремглав влетела в гридницу.
— Должна с тобой потолковать, — объявила она Варлааму, обведя недовольным взором челядинца, подавшего Низиничу еду, и двоих гридней, которые сидели за соседним столом.
Круто повернувшись, княгиня так же быстро вышла. Варлаам поспешил за ней следом в темноту увенчанного столпами перехода.
— Отобедаешь, жду тебя в саду у реки, за воротами, — раздался возле его уха шёпот.
Тёмная фигура Альдоны скрылась за углом. Постояв немного возле восьмигранного изузоренного резьбой столпа, Варлаам воротился в гридницу.
Быстро покончив с едой, он спустился с крыльца княжеского терема во двор, вышел за ограду и прошёл мимо бретьяниц, амбаров, лавок менял и рядов торговцев щепетинным товаром к крепостным вратам, возле которых трудились строители. Пройдя по подъёмному деревянному мосту через ров, Низинич
