поразительный момент единение я близости — когда мы оба оказываемся в ситуации, где зависим друг от друга. В какой-то момент, Драгон шипит, явно выражая свое недовольство тем, что я ткнула иголкой не туда, куда следует.

— Блядь, жжет. Как будто меня тысяча пчел одновременно в бок жалят.

— Еще немного осталось. Успокойся.

— С ума сойти. Ты почти справилась. С тобой и на поле боя не пропадешь.

— Да уж. Тебе повезло, тщательно выбираешь сотрудниц. Можешь позвонить смерти и передать, чтобы пока тебя не забирала.

— Это точно. Передать за двоих придется, Эльза.

— Ты мне расскажешь, что случилось? — невинно хлопая ресницами, интересуюсь у него я. — Кто стрелял?

— Это ты мне расскажешь, Эльза, — мне становится не по себе, когда мужчина поднимает на меня свой тяжелый и пронзающий все нутро до мурашек, взгляд.

Он знает?

Драгон

В ее блядских голубых глазах можно умереть быстрее, чем от пулевого ранения. Чем чаще смотрю на нее, чем ближе я к Эльзе, тем чаще желудок скручивает в тугой узел, а тело словно пронзает высоковольтным электричеством.

В голове мелькают картинки, их невозможно трактовать и прочитать. Я знаю, что это видения из моего прошлого с любимой, и почему-то именно Эльза пробуждает их.

Быть может — у них похожий запах, или внешность, или что-то вроде того? Я не знаю наверняка, я не помню лица жены.

Поддельный меандр действует на центры мозга, отвечающие за выработку дофамина и окситоцина. Он полностью обновляет их, обнуляет определенный гормональный цикл человека за последние пару лет. Таким образом, он способен, например избавить от наркотической или алкогольной зависимости за один сеанс. Человек просто забывает на уровне ощущений — насколько приятна дурь, или как сильно его успокаивает очередная выкуренная сигарета.

С памятью прибор работает сложнее, и если я скажу, что меандр стирает память, то это будет абсолютной ложью. Он оставляет всю память, сохраняет ее в виде сухого факта, в виде опыта, лишая его деталей.

Лишая опыт эмоциональной боли. Обычно человек, переживший горе, приходит к такому результату спустя годы терапии с психологом.

Потому что боль связана лишь с дофаминовой зависимостью или окситоционовой привязанностью к человеку. Меандр стирает нейрончики, хранящие в себе днк и триггеры этой зависимости, в то время как другие области мозга сохраняют прожитый опыт.

Данные способности прибора можно применить ко многим ситуациям в жизни. Я был в отчаянии, когда моя жена и ребенок погибли.

Я не хотел жить с этой болью.

С этим удушающим чувством вины, которое для меня были сродни петли на шее.

Это было так больно, что невозможно дышать. Осознавать, что еще вчера ты держал своего сына на руках и пел ему колыбельную перед сном, а сегодня — от него осталась лишь горсть пепла. Маленькая урна с его прахом.

Это невыносимо, потому что моя семья являлась для меня единственным фактором, что делает меня человеком.

Боль и сентиментальность делает мужчин слабыми. В тот момент, я не отдавал отчет тому, что творю, и…

Это неважно.

Очевидно, что какие-то нейроны остались живы. Эльза на них дурно влияет, зажигая эти полудохлые «огоньки», а они дергаются в предсмертной агонии, словно щупальца уже дохлого осьминога.

По какой-то причине она пробуждает во мне ощущения, желания, потребность заглушить голос холодного разума. Хоть на мгновение, хоть на секунду. Возможно, единственный способ прекратить это — отдаться порыву. Удовлетворить предсмертную агонию этих нейронов, закрыв гештальт прожитого опыта в реальной жизни.

Боль от ранения в какой-то момент полностью уходит и глушится. Термоядерные таблетки действуют.

— Кажется, получилось, — с облегчением выдыхает Эльза, а я чувствую себя идиотом, залипнув взглядом где-то в районе ее губ. Они сложены в идеальный пухлый бантик, и я невольно представляю, как могли бы они вытянутся вокруг моего члена. Что же она там вытворяет, что в нее по словам Эрерра миллионы летят? Это как надо сосать, чтобы сносить башню настолько?

Конечно, это не главная ценность в женщине, и я прекрасно понимаю, какая именно скрывается в Эльзе.

Ей не нужны мужчины, которые не Боготворят ее. Она легко отказывается от таких, как я, если я вдруг вытру об нее ноги или поведу себя недостойным образом. Может, стоит проверить?

Плохие девочки могут использовать плохих парней, бесконечно играть с ними, в то время, как «хорошие» влюбляются в них без памяти.

Поэтому мне никогда не нравились хорошие.

Все доступное в эмоциональном плане — пресно.

— Из тебя вышла бы отличная медсестра. И наряд белый, — сейчас меня возбуждает даже то, как ее волосы щекочут мою грудь, когда она наклоняется надо мной.

Некоторые прядки выбились из узла волос, и я хочу взять ее за них, черт возьми…и не только хочу, а беру здесь и сейчас, сам не замечаю, как наматываю шелковистые пряди на кулак.

— Не смотри на меня так, словно в твоей голове сейчас порно-фильм, — закусив губу, шепчет Эльза, бросая на меня манкий взгляд из-под опущенных ресниц. Одуреть можно, какая кошка.

Она порывается уйти, рассчитывая на то, что я легко отпущу ее, но не тут-то было. Притягиваю ее лицо к своему за волосы.

— Отпусти, — ослабеваю хватку, на мгновение позволив вмешаться в свои планы холодному разуму.

Мне не нужно все усложнять.

Я же знаю, что ее ждет к утру.

Отпускаю, ощущая, как мягкие пряди ускользают сквозь пальцы.

Она направляется к барной стойке, а у меня в глазах все плывет от вида ее фигуры с заднего ракурса. Еще и эта короткая юбка, которую можно легко задрать, сдвинуть трусики и войти в ее влажную похотливую дырочку. А другой у нее и нет, только жадная до олигархов и весьма продажная дырочка. На скромницу в постели Эльза не похожа, но мне никогда такие и не нравились. Хотя ангельская внешность всегда создает такую иллюзию.

— А в твоей голове сейчас другой фильм? — заставляю себя встать и поймать в свои лапы грациозную лань. — Ты ахуенная. Как часто ты слышишь это? — севшим голосом шепчу я, сжимая в руках тонкую талию, уткнувшись носом в ушную раковину девушки.

— Так откровенно — редко, — мяукает она, пока мои ладони жамкают ее тело и жадно сжимают груди. Бесстыдно мну и сминаю, безумно приятные ощущения накрывают лавиной, проходят по всему телу и оседают огнем в паху. Меня всего до приятной боли простреливает. Я хочу эту соску, прежде чем выкинуть. Терять уже нечего, на меня она работать больше не будет, раз ее рассекретили. Иначе зачем собирались убить?

— Любишь, когда грубо трахают? — выдыхаю, приподнимая футболку девушки, обнажая грудь. Теперь кожа к коже. Такая влажная от разгоряченности и возбуждения. Сиськи наощупь просто топ, настоящие, ни грамма силикона. Тяжелые, с маленькими аккуратными сосками. Я могу разглядеть их в отражении зеркала за барной стойкой — наши тела и лица, слившиеся в танце, прямо между Hennessy и Bacardi. Вижу, как моя ладонь полностью накрывает округлые шарики, и это блядь, возбуждает еще больше, чем просто ощущать тактильно. Я эстет, этого не отнять. Она извивается от моих ласк, начиная тихо постанывать. Аккуратный живот впадает под ребра, углубляя дыхание девушки. Она божественна в своей чувственности и красоте. Я специально наслаждаюсь всем, что вижу и чувствую. Не стоит обесценивать момент, зная, чем все закончится.

Я поимею ее, удовлетворив свою похоть. Эгоистично, требовательно, вколачиваясь до диких шлепков и боли в мышцах.

Выкручиваю твердые соски, отчего Эльза кричит, со стоном приоткрывая рот. Заполняю его своими пальцами.

— Покажи, как ты сосешь. И я подумаю, достойна ли ты, чтобы взять в рот мой член.

— Ну ты и сукин сын, — едва разбираю, что она нам мычит с набитым моими пальцами ртом. Усмехаюсь в висок Эльзы:

— Тебе нравится так. Я знаю, — уверен, на сто процентов. Каким-то необъясним образом мы чувствуем друг друга. — Ты плохая девочка. Хорошие сосут