и управлять чужими головами, не прибегая к жертвам? — цокнув языком, выдает со скепсисом. — Не все люди для меня муравьи, Драгон. Но выживают сильнейшие, это факт. Лучшие из лучших. Остальные перерождаются и совершенствуются.

Сукин сын, а ты переродиться не хочешь?

— Кто дал тебе право решать, кому жить, а кому умирать? — перед внутренним взором вспыхивает знакомая картина. Она прерывистая, черно-белая, и не такая болезненная, какой могла бы быть, если бы я помнил все.

Я вижу себя. Все вокруг объято огнем, в то время как в моих глазах пылает кислотный пожар из сдерживаемых слез. Из губ отчаянно вырываются их имена…, я падаю на колени, сжимая в кулаки горсти пепла.

— Это лотерея, — Лео пожимает плечами, словно речь идет о глупом лотерейном билете за один доллар. — И мое время однажды придет. Все мы когда-то умираем. Я намерен жить очень долго, но не вечно. И к тому времени, как я отойду от дел, у меня будет наследник. Даже несколько, как у нашего отца.

— Тогда в чем проблема, Лео? Все, кто верен нашей семье, и служит Голденштерн прекрасно знают, каким образом передается власть. Я очень далек в этой очереди, особенно, если ты займешься созданием этих самих наследников. Но, очевидно, ты слишком занят мелкими делишками — куда важнее сунуть нос в мои деньги, которые я вынужден где-то хранить. К сожалению, в мире пока не существует ни одного банка, не связанного с Голденштерн, и ты решил нагло этим воспользоваться. Меня поражает, что ты до сих пор боишься меня. Боишься того, кто занимает далеко не первую очередь после тебя. Иначе бы ты не опускался до таких мелких развлечений с младшим братом, а снимал сливки там, где можно собрать много преданных твоей воле. Допустим, от первого кандидата ты избавился, Лео. От отца — тоже. Когда он умрет, тебя ждет инаугурация перед всеми представителями «голубой крови» и главами государств. Если бы я хотел этому помешать, я бы сделал это давно и не стал бы ждать четыре долгих года.

— Ты по-прежнему настаиваешь на том, что я устранил Артура, — слегка поморщившись, произносит имя своего старшего и родного брата. Леон и правда, великолепный актер. Ему удалось изобразить на лице боль, в которую я бы поверил, если бы хорошо не знал его. — И взялся за тебя?

— Потом ты отравил отца. К твоему несчастью, он выжил, оставив тебя в подвешенном состоянии. Ты не подберешься к нему, пока я жив.

— Мм, — поджав губы, карикатурно соглашается со всем Леон. — И что же я сделал дальше? Напомни. Забываю о списке твоих обвинений.

— Затем, ты спрятал меандр, нашел меня и мою семью в глуши штата Вашингтон. Убил меня, но я оказался живучей тварью. Спасибо бронежилету, — меня начинает подташнивать, когда вспоминаю ощущения от удара пули и вкус смерти во рту.

— Зачем мне это, Драгон? Ты сам сказал, что не претендовал на власть. Ты говорил мне об этом и мне не мешал. Тебе не кажется, что-то в твоих версиях не сходится? Например: если бы я верил в силу меандра, я бы уж точно не стал его прятать. А давно использовал бы. И в первую очередь, я использовал бы его на тебе, чтобы обернуть в свою веру, сделать тебя своим соратником и правой рукой. Я слишком дрожу нашей кровью, чтобы убивать родственников. И потом, ты упустил еще один момент. Наш дядя Астон. Он жив, здоров, и насколько я знаю, сейчас упивается дорогим виски и полуголыми красотками где-то в районе средиземного моря на двадцатиметровой яхте. Почему, по-твоему, я не убил его, если он является главным претендентом после смерти отца?

— Возможно, у вас есть договоренность, о которой мне не известно. Возможно, он обладает какой-то ценной информацией и убивать его пока рано. Других вариантов у меня нет, Лео.

— И к чему мы вновь это обсуждаем? Если ты не веришь в мою невиновность касательно смерти своих близких, я не стану доказывать обратное, — мой брат такой же превосходный манипулятор, как и я.

С самого детства у нас было много совместных поединков — шахматы, фехтование, теннис, гольф, скачки. Мы либо обыгрывали друг друга по очереди, либо доводили игру до «ничьи». Мы могли бы быть друзьями, но наши отношения становились напряженнее с каждым годом. А после того, что произошло, о близости не может быть и речи.

— Я пришел облегчить тебе задачу, — рывком достаю тяжелый кольт из-за пояса. Лео слегка меняется в лице, все-таки огнестрельное оружие в его мастерской, что является для него «святая святых», даже его способно выбить из колеи. Я подхожу к нему вплотную, сжимаю оружие в его ладони и направляю дуло в область своего сердца.

У меня оно находится справа. Это врожденная аномалия и она никак не мешает мне жить.

— Заверши то, что тогда не удалось. Убей меня прямо сейчас, на глазах у своих картин, — не испытывая страха, выплевываю ему в лицо я. Хотя нет, вру. Студя по учащенному сердцебиению и сбитому дыханию, мне все-таки страшно. С инстинктами выживания ничего не поделать.

— Ты мой брат, Драгон. Я не могу убить тебя.

— У нас разные матери, и твоя всегда меня ненавидела. Я всего лишь сродный брат.

Лео качает головой, глядя на меня чуть-ли не ангельским взором, в котором поют святые и купидоны. Но это выглядит довольно странно, при том, что глаза его остаются пустыми и серо-белесыми, как у «Белого ходока» из «Игры Престолов».

— Тебе слабо убить меня своими руками? Только чужими можешь?

— Тебе известно, что мы не можем причинить друг другу вреда по одному Богу известной причине, — усмехается Лео. — И я еще раз скажу, что я не трогал тебя и твою семью. Кто бы это ни был, то был не я. Мне это просто не интересно, брат. Как ты уже сказал — ты бастард, полукровка. Ошибка моего отца. Ты мне не конкурент, — спокойно отзывается Леон, прекрасно зная, где в моем эго находится слабое место.

Ему не повезло, потому что мне хорошо известно его.

— Я бы не был бы в это так уверен.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего. В любом случае, время расставит все по местам. Или меандр.

— Я не верю в силу меандра, — притворно фыркает Лео. — Этот прибор — одна из реликвий семьи, глупая легенда. Ты же знаешь, как наши праотцы из средневековья любили всякую дичь. Даже эта традиция — называть детей, как животных и создавать им тотемы — глупость с завышенной значимостью. Признаюсь, к некоторым из них я питаюсь слабость, но не к меандру.

— А если я скажу тебе, что мои испытания и попытки повторить эту безделушку привели к тому, что я воссоздал оригинальную версию? — Лео приподнимает брови, искренне удивляясь моему вопросу.

— Это невозможно, без копирования оригинальных данных. Без правильной настройки радиоволн, это лишь кусок металла или пластика. Либо то, что влияет на сознание не лучшим образом, — многозначительно вскинув брови, явно намекая на мое сознание, Лео убирает кольт в сторону и опускает на стол и разведенными красками.

Наш словесный поединок прерывает телефонный звонок. Леон берет трубку, слегка меняясь в лице. До меня доносятся звуки женской истерики, свидетельствующие о том, что Эльза прекрасно справилась со своей работой.

— Да, любовь моя. Что? Что ты несешь? Я тебя не понимаю, — ледяным тоном разговаривает с женой, не демонстрируя чувств. — Хорошо. Давай обсудим это за ужином, — опускает трубку и переводит взгляд на меня, выдыхая: — Женщины.

— Кажется, у тебя проблемы, если я расслышал все верно.

— Найоми хочет развестись. Но она не станет этого делать. Я ей не позволю.

— Если ей это удастся, то перемирие и сотрудничество Голденштернов и Моранов завершится. А это несет за собой много проблем для тебя, — брат внимательнее разглядывает меня, явно просчитывая в голове какие-то новые манипуляции и схемы, пытаясь оценить, насколько я