– Что это за движок такой, что для него отгрохали целое здание? – спрашивает Хлоя.

– Этот движок – причина, по которой я согласилась с ними работать, – говорит Сидни. – С помощью «Византии» можно создать виртуальный мир, который будет выглядеть, звучать и ощущаться абсолютно реально. Я не знаю, как это работает, но результат поразительный. Одно дело – подставить кому-нибудь чужое лицо, подобрать в интернете подходящие фразы и до неузнаваемости изменить видеоролик, и совсем другое – то, на что способна «Византия». Это совсем другой уровень. Просто нет слов. Когда она выйдет на рынок, придется регулировать ее использование на законодательном уровне, как было с генетической модификацией. Из-за «Византии» страны начнут пересматривать политику цифровой этики, корпорации – обновлять средства защиты интеллектуальной собственности, а игроки столкнутся с совершенно новыми играми. Ну а WorGames, разумеется, заработает дохреналион денег.

– Ничего себе… – говорит Хлоя.

Сидни кивает.

– Да, с точки зрения этики – полная задница, но технология охренительная. Последнее детище Хоука Уоррикера. Он начал разрабатывать «Византию» незадолго до своей смерти. Говорил, что это самый важный его проект.

– Серьезно?

– Ага. Кажется, он совершил прорыв, когда рассматривал феномен Баадера – Майнхоф через призму квантовой теории поля.

– Феномен Баадера – Майнхоф – это про склонность к подтверждению своей точки зрения, да? – уточняю я.

– Да, но не только. Скорее тут больше подойдет термин «иллюзия частотности». Когда то, что человек недавно узнал или услышал, внезапно начинает попадаться абсолютно везде. Но на самом деле это просто феномен Баадера – Майнхоф, возникающий из-за селективного внимания, к которому склонен наш мозг.

– Мы замечаем то, о чем думаем.

– Именно.

– И как это относится к «Византии»? – спрашиваю я.

– Не знаю, – отвечает Сидни. – Но в свои последние годы Уоррикер изучал продвинутую теорию распознавания образов. Он считал, что все предопределено – что образы и закономерности окружают нас, но мы их не замечаем, потому что не умеем искать.

– Такое чувство, что он слегка двинулся, – замечает Хлоя.

– Возможно, – отвечает Сидни, подливая вина.

– А о чем новая игра? – спрашиваю я. – В ней есть что-нибудь… опасное?

Сидни качает головой.

– Нет, она классная, но не особо отличается от остальных моих игр. Экшен от первого лица, через который раскрывается история персонажа.

– А поподробнее? – прошу я.

– Увы, я подписала соглашение о неразглашении. Оно просто безумное. Не удивлюсь, если попутно разрешила им встроить в меня микрочип, записывающий все, что я говорю.

– Серьезно? – вскидывает бровь Хлоя.

– Да, – отвечает она. – Так что придется обойтись без подробностей. Простите.

– Понимаю, – говорю я, и я правда все понимаю, но, черт, как же хотелось послушать про новую игру Сидни Фэрроу.

– Вы обсуждали с Бароном еще что-нибудь? – спрашиваю я.

– Он завалил меня вопросами, – отвечает она, – но в них не было ничего необычного. Хотя… если честно, один странноватый вопрос все же был.

– Какой? – спрашиваю я.

– Барон хотел узнать, знакомы ли мы со Скарпио и не участвует ли он в разработке игры.

– И? – спрашивает Хлоя.

– Нет, не особенно. Так, пересеклись один раз на вечеринке после кинофестиваля. Обсудили фильмы Ричарда Линклейтера. Алан сказал, что больше всего любит «Перед закатом» и что стоило бы доснять третий фильм. Вот и весь разговор. В WorGames я со Скарпио не встречалась – насколько знаю, он с ними не работает.

– Мне тоже больше всего нравится «Перед закатом». Он лучший в трилогии, – говорю я.

– В трилогии? – переспрашивает Сидни.

– Ага, – отвечаю я. – Еще есть «Перед рассветом» и «Перед полуночью».

– «Перед полуночью». – Сидни кивает. – Отлично звучит.

– Ну, да… но…

– Так, – перебивает Хлоя, – значит, ты не в курсе, нашел Барон что-нибудь на ваших серверах или нет?

Сидни качает головой.

– Нет.

Какое-то время мы просто молчим, а потом Сидни обращается к нам:

– Слушайте, можно задать охренительно важный вопрос?

– Конечно, – отвечаю я.

– Что за «Кролики» – то такие?

Хлоя подливает нам еще немного вина, и мы рассказываем Сидни Фэрроу все, что смогли узнать про игру.

Когда мы заканчиваем отвечать на появляющиеся у Сидни вопросы, разговор меняет русло, отходя от «Кроликов» и WorGames.

Сидни рассказывает, что писала рассказы с самого детства. Тогда она зачитывалась «Дюной» и всем на свете прожужжала уши о том, что станет следующим Фрэнком Гербертом.

– Я ее редко показываю, – добавляет она, – ну, только в такие моменты, когда деться некуда, сами все понимаете. – Расстегнув джинсы, она показывает нам татуировку, набитую на ноге у бедра, – маленького красного ястреба, расправившего крылья. – Узнаете?

Мы с Хлоей качаем головами.

– Это герб дома Атрейдесов из «Дюны».

Мне казалось, задрот здесь только я – а теперь выясняется, что у Сидни Фэрроу есть татуировка с гербом вымышленной семьи.

Писать прозу Сидни бросила, как только у нее появилась приставка «Нинтендо», а вместе с ней – «Зельда». Тогда она начала писать сюжеты для игр.

После этого мы обсуждаем наши любимые игры, спорим о достоинствах и недостатках фильмов и комиксов, на которых мы выросли и которыми вдохновлялись.

Вот так сидеть и разговаривать с Сидни Фэрроу просто невероятно. Хочется побыть с ней подольше, но меня начинает клонить в сон – не только из-за количества выпитого, но и из-за бессонницы, преследующей меня последние несколько дней. Я борюсь со сном, но все равно засыпаю вскоре после того, как Хлоя открывает вторую бутылку вина.

Просыпаюсь я утром и почему-то в собственной постели. В первую очередь прислушиваюсь к телу, мускул за мускулом проверяя его на следы похмелья. Хочется пить, а в животе как будто свернулся клубок проводов, но ничего – яичница и одиннадцать чашек кофе всегда готовы прийти мне на помощь.

Я выхожу в гостиную. Хлоя спит на диване, а Сидни сидит за столом и обувается.

– Доброе утро, – говорю я.

– И тебе. Как спалось?

– Нормально вроде, но мало.

Сидни улыбается.

– Понимаю.

Хлоя, присев, трет глаза.

– Который час?

– Десять.

– Мне пора на работу, – говорит Сидни. – Попробую выяснить, что Барон накопал на WorGames.

– Да, отлично, – говорю я. – Если понадобится помощь – звони.

– Обязательно.

Сидни уходит, и я присаживаюсь к Хлое на диван. Та потягивается и какое-то время молчит. А потом произносит:

– С нами только что ночевала Сидни Фэрроу, – и мы смеемся в голос.

– Хорошо, что Барон успел с ней познакомиться, – говорю я. – Ну, до… сама понимаешь.

Хлоя кивает.

Иногда Барон был просто невыносим, но я скучаю по его безграничной энергии. Он не был особым уж оптимистом – но энтузиазма ему было не занимать. И работы Сидни Фэрроу значили для него так же много, как и для меня.

Вот бы он оказался жив…

– Ну, кто пойдет