Ленкина рука поднялась сама собой, без всякого разрешения на то хозяйки, повернула верхний замок, открывая, потом нижний, сбросила цепочку, толкнула створку… Сердце колотилось, как бешенное, отдаваясь эхом в воспалившихся висках, а во рту пересохло, будто она сутки не пила, и стало кисло.

В щели между дверью и притолокой показалась желтоватая напольная плитка. Ту, что ближе всего к квартире была, ровно пополам рассекала трещина, а к другой прилипла яркая обёртка от чупа-чупса. Хоть дом до сих пор считался элитным, подъезды тут мыли всего раз в неделю, вот и валялись фантики.

Старообрядцева облизала сухие губы, основанием ладони утёрла взопревший висок и поднажала на дверь. Та неохотно, но поддалась, явно что-то сдвинув. Соседи коробку на лестницу выставили, что ли? Или мешок какой? С тряпьём, наверное, хотели старую одёжку к помойке отнести, бомжикам, а он упал.

Створка ещё немного проехала и встала, как вкопанная, Ленка плечом налегла – ни в какую. Но щель и без того получилась приличной.

– Ладно, – решилась Лена, вытирая мокрые ладони о юбку. – Бредут бобры в сыры боры. Бобры храбры, а для бобрят добры.

Голова в щель пролезла легко, а вот грудь застряла, но заглянуть за дверь Старобрядцева всё-таки сумела. И даже успела похвалить себя за сообразительность, потому как на полу валялись штаны и мужские ботинки. И только через минуту, никак не меньше, до неё дошло, что в брюках, да и в ботинках тоже, были ноги, обыкновенные такие, человеческие. Наверное. А чуть повыше штанов лежала куртка с очень широким меховым воротников, а вот головы не видать. Зато по истёртой плитке медленно растекалось, будто ползло, яркое, глянцевое, алое.

***

Макс выругался сквозь зубы, дёрнулся, попытавшись отодвинуть голову, но Ленка ему, конечно, не дала, придержала ладонью, почти прижав к собственному бюсту.

– Сиди тихо! – прикрикнула сурово.

– Так больно же! – возмутился Петров.

– Будет больно, когда у тебя гангрена заведётся.

– Одна уже, кажется, завелась, – буркнул Макс, но послушно замер.

В принципе, все оказалось не так плохо, как могло бы быть. Скула, сильно свезённая, с двумя глубокими царапинами поверх, уже начала опухать и наливаться глубоким багрянцем. На затылке кожа лопнула, по уму, надо бы зашить, но ехать в травмпункт работодатель оказался наотрез. Ну и здоровенная шишка, куда ж без неё.

Таких ранений Ленка навидалась, по субботам у городского ночного клуба травмированных бойцов хватало. Надо понимать, уважаемому Максиму Алексеевичу сначала по морде съездили, да не кулаком, а самодельным кастетом с клёпками и свинчаткой, потому и царапины. А потом уж он сам брыкнулся, саданулся головой и залил в подъезде кровью вес пол. Ничего, жить будет. Может, и до свадьбы заживёт, если, конечно, Степашка слишком уж спешить не станет.

– Ну, всё? – проворчал Макс.

– Сейчас, только ещё зелёночкой помажу, – злорадно пообещала Ленка.

– Какой ещё зелёночкой? – возмутился Петров и опять попытался смыться. Правда, снова безуспешно. – Ленка, заканчивай дурить!

– Дурить не дурить, а затылок тебе подбрить придётся.

– Это ещё зачем?!

– А пластырь я тебе куда прилеплю? На задницу? – Старообрядцева глянула на него сверху вниз. С ватки, зависшей прямо над его физиономией, капнуло Петрову на нос. – Зашиваться ты же отказываешься.

– Шить ты тоже умеешь? Крестиком? – неприязненно буркнул Макс, подозрительно рассматривая стёртую каплю. – И чего ты врешь, это ж не зелёнка.

– Это хлоргексидин и крестиком не шьют, а вышивают. Но если желаете, зелёнкой я вас даже полить могу. Хотите?

– Ты чего хамишь?

– Я не хамлю, – пробормотала Ленка. – Я просто… Испугалась я очень.

– Не за что бы ни подумал, – не поверил Петров.

– Ну да…

Вот само собой вспомнилось, да так чётко, словно это всего минуту назад случилось, хотя уже добрых полчаса прошло, как она его трясла, стоя рядом на коленях и боялась ногой в глянцевую лужу угодить. Как переворачивала, каменно-неподъёмного и совсем негнущегося. Как волокла в квартиру, как он, наконец, глаза открыл, бессмысленные, словно у младенца.

Первое, что сказал Макс: «Какого чёрта?»

Руки у Ленки дрогнули, да так, что она на самом деле едва не вывернула пузырёк Максу на башку, хоть в нём, в пузырьке, то есть, и не зелёнка была.

– Ты же вообще ничего не боишься, – заявил Петров, кряхтя, выпрямляясь, садясь ровнее. – Ты ж из этих, которые слона на скаку остановят и хобот ему оторвут.

– Тебе-то откуда знать?

– Потому что есть женщины в русских селеньях, – глубокомысленно заявил Макс и потянулся лицо растереть.

– Стой, дай я, хотя бы, ладони перевяжу. Ты что, за всю неделю так и не удосужился их поменять?

– Да чего менять, там уж зажило всё.

– Ну да, раненые бойцы не плачут! – фыркнула Лена. – Что ж ты сплоховал-то? А как же команда «Омега»? Разве спецназовцам по роже дают?

– По роже дают всем, – заверил её Петров. – И я, между прочим, даже в армии не служил. По-моему, я и не дрался ни разу в жизни.

– Вообще ни разу? – поразилась Ленка.

– Ну, если не считать того инцидента, во время кредитной истории… Но там тоже была не совсем драка. Скорее, избиение младенца. В общем, не чета тебе.

– А я-то что? Я тоже… не часто. – Макс захихикал, а Старообрядцева всерьёз разозлилась. – Ну и что? Ну да, у нас по-простому, всякое случалось. А что, по-вашему, я должна была «Караул!» кричать, когда девки мне решили «тёмную» устроить? Или: «Помогите, хулиганы зрения лишают?»

– И ты, значит, пошла в отмах?

Петров разулыбался в тридцать два зуба.

– Ну не рыдать же.

– И по какому поводу битва случилась?

– Из-за парня, из-за чего же ещё? – пожала плечами Ленка. – Ну а вам за что съездили? Поклонники великой певицы не оценили нового ухажёра?

– Понятия не имею, – мигом посерьёзнел Макс, даже по дивану передвинулся, будто специально подальше от девушки. – Я его и не разглядел. Только услышал, кто-то по лестнице спускается. Решил, что соседи. Да ничего я не решил, на самом деле, не думал даже! И не понял ничего. Да оставь ты эти бинты в покое, заканчивай играть в сестру милосердия, честное слово.

– У вас волдырь вскрылся.

– Как вскрылся, так и закроется. Если понадобится, Лёлька вечером перевяжет, – злобно огрызнулся Петров.

– Ну если Лёлька, – протянула Лена и отвернулась, собирая разорванные упаковки из-под спиртовых салфеток.

– Так. А это ещё что такое? – раздражённо поинтересовался Петров.

– Где?

– Передо мной. Это что за обиды, Лен? Тебе самой-то Андрюхе позвонить не надо? А то поздно уже. Волнуется, небось.