Шрифт:
Закладка:
Брук аж задохнулась от возмутительной лжи, которую Алисия столь беспардонно скармливала Марен.
– Рада познакомиться, профессор. Ну, до завтра.
Улыбнувшись вначале профессору Беджамаке и только потом Алисии, Марен ушла. Дождавшись, когда за ней плотно закроется дверь, Брук швырнула на стол свои копии эссе.
– Это вообще на меня не похоже, – вызывающе громко провозгласила она.
– Не зная тебя, Брук, сложно подобрать верные интонации, – пояснил профессор. – Но после того как мы отредактируем эссе, мы непременно отыщем нужные слова, подчеркивающие и твою самобытность, и твою неповторимость. Но прежде всего необходимо определиться, какие эссе мы хотим редактировать.
– Да фигня это все на постном масле. И скукотища! – Брук подтолкнула эссе профессору Беджамаке. – Вы написали совсем не о том, о чем я вас просила!
– Брук, детка, профессор Беджамака написал превосходные эссе – образные и лаконичные, – Алисия сжала плечо дочери. – И на темы, которые прошлым летом порекомендовала тебе Синтия Макинтайр, частный университетский куратор. А она знает, о чем говорит.
– Думаю, я отправлю эссе, которые написала на том летнем интенсиве, куда ты загнала меня из-под палки, – скривилась Брук.
Алисия сглотнула, чуть не подавившись слюной. Это было жестко, Брук впервые в жизни не покривила душой: с той дичью, которую она в них понаписала, ее не взяли бы даже в убогий муниципальный колледж. Алисия мысленно прикинула: двадцать пять тысяч она заплатила Синтии, пятнадцать тысяч – профессору Беджамаке (плюс билеты на «Ред сокс», расходы на топливо и пилота за перевозку профессора туда-обратно на ее личном самолете) и девяносто пять тысяч – за «Рендж-Ровер» для Брук. Сто пятьдесят тысяч за пять поганых эссе? Плата за четыре года обучения в Эллиот-Бэй в обмен на три тысячи слов? Да и черт бы с этими деньгами, если бы… Выдавив кривую улыбку, Алисия лихорадочно соображала, что ей теперь делать.
Брук же тем временем разошлась не на шутку.
– Вы, как я погляжу, добавили в мое резюме, что в свободное от учебы время я присматривала за детьми. Враки. Ни разу в жизни я ни за кем не присматривала. Такое ощущение, что вы с Синтией намеренно заставляете меня лгать.
Она скрестила на груди руки и прожгла мать уничижительным взглядом.
– Не глупи, Брук. Ты три лета подряд приглядывала за своими кузенами в Теллурайде, – сказала Алисия, надеясь, что Брук проглотит эту полуправду как миленькая и перестанет вгонять ее в краску. В конце концов, ее кузены действительно гостили у них в Теллурайде и действительно вели себя как малые дети, хотя уже давно вышли из детского возраста и даже умудрились поступить в колледж. – Давайте просто выберем два эссе профессора Беджамаки, отправим их и вернемся к нормальной жизни. Профессор, возможно, вы сами что-нибудь посоветуете?
Профессор поправил очки для чтения.
– Я посоветовал бы эссе о травле в соцсетях, развернувшейся после обнаружения теста на беременность, и эссе о религиозном откровении, пережитом Брук в Ватикане после встречи с папой.
– Превосходный выбор, профессор, – восхитилась Алисия. – Брук, ты согласна?
– Ой, да мне до лампочки. Согласна. Ну, мы закончили?
Она вскочила, отпихнув стул.
Алисия не повела и бровью на выпад своей распоясавшейся дочери.
– Похоже, профессор Беджамака, дело сделано. Премного благодарна за вашу помощь. Я закажу такси, и вас отвезут к аэродрому. Мой пилот ждет вас. К утру вы будете в Бостоне. Вперед, «Ред сокс»!
Она вручила ему конверт с вознаграждением, двумя билетами на финал Мировой серии и подписанным им экземпляром договора о неразглашении.
Через час Дебора закончила корректуру вступительных документов Брук и за дополнительную тысячу долларов согласилась внести изменения в их онлайн-версию, а также загрузить на сайт выбранные эссе. Брук оставалось только нажать кнопку «Отправить». В кои-то веки ее не пришлось просить дважды. Она ткнула пальцем в клавишу и протянула руку за ключами от новехонького, прокачанного жемчужно-синего «Рендж-Ровера», который, как она знала, уже стоял в гараже.
Приемный покой больницы «Мемориал»
СУББОТА, 30 ОКТЯБРЯ, 02:30
Дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен» распахнулась, и Марен подбросило как на углях. Сердце ее заколотилось. Из двери вышел изможденный хирург в синей униформе. Стащив с головы медицинскую шапочку, под которой обнаружилась копна кудрявых каштановых волос, он направился к Марен.
– Миссис Прессли? Я доктор Грант. Ваша дочь прооперирована и теперь находится в палате интенсивной терапии.
Марен благодарно выдохнула: Винни жива.
– Ох, слава богу. С ней все будет хорошо? Эта операция…
Доктор Грант провел ладонью по шее.
– Когда ее привезли, ей диагностировали потерю ориентации и черепно-мозговую травму. Как и положено при травмах головы, мы сделали компьютерную томографию. К несчастью, у нее выявили острую эпидуральную гематому, то есть разрыв артерии, приведший к скоплению крови между твердой мозговой оболочкой и костями черепа. Мы просверлили крохотное отверстие в ее черепе, чтобы перевязать поврежденный сосуд и устранить кровотечение.
– Минутку! Моей дочери сделали трепанацию черепа?
Доктор кивнул.
– Поверьте, все далеко не так плохо, как кажется. При моей работе редко удается сказать нечто подобное, но сейчас именно такой случай. Мы вовремя остановили кровотечение. Вашей дочери повезло, что ее сразу обнаружили и привезли к нам. При кровоизлиянии в мозг дорога каждая секунда.
– Бог мой! Умоляю, скажите мне: ее мозг не пострадал? – Марен посмотрела в глаза доктора Гранта, словно надеясь прочесть его мысли.
– Ничего не могу обещать наверняка, но надеюсь, все обойдется. Через пару часов, когда она очнется, ее осмотрит невролог. Утром мы позволим вам ее навестить. – Доктор взглянул на часы на стене. – Почему бы вам не вернуться домой и не поспать несколько часов?
– А могу я увидеть ее прямо сейчас? – взмолилась Марен. – Прошу вас. Мне очень-очень надо.
– Хорошо, но не более чем на одну-две минуты.
Голова Марен разрывалась от вопросов, но она умерила свой пыл.
– Я несказанно благодарна вам, доктор, – с чувством произнесла она, – я так рада, что Винни попала в ваши заботливые руки.
– Знаете, миссис Прессли, – сказал доктор Грант, – после того как город заполонили электроскутеры, мы просто не успеваем принимать пациентов с черепно-мозговыми травмами. Дети ни в какую не желают надевать шлемы. На сей раз вашей дочери необычайно повезло, однако отныне и впредь она обязана носить шлем. Так ей и скажите: шлем – это то, что доктор прописал.
– Разумеется, – согласно закивала Марен. – Иначе вообще ее из дому не выпущу.
На трясущихся ногах она вернулась к стулу, прокручивая в мозгу жуткие слова доктора Гранта: «Через пару часов, когда она очнется, ее осмотрит невролог…» До сего дня Марен полагала, что ее главная задача – окружить Винни безграничной родительской любовью и заботой, которых сама она была лишена. Однако теперь Винни нуждалась в большем. Ей требовалась мать, которая не прятала бы голову в песок, а сражалась за то, что дорого ее дочери. Марен оглядела стерильные квадратные плитки на потолке и поклялась, приложив руку к сердцу, что обеспечит Винни безоблачное будущее. Если Винни выкарабкается, первым делом Марен поставит ее на ноги, затем выяснит, кто подстроил эту аварию, и под конец даст Винни все, чего та заслуживает. До окончания срока подачи документов – два дня, и, если ее изумительная, чудесная, работящая дочка хочет поступить в Стэнфорд, Марен не только поддержит ее, но и перегрызет горло любому, кто вздумает ей в этом помешать.
Часть II
15. Марен
ДВА ДНЯ ДО ОКОНЧАНИЯ ДОСРОЧНОЙ ПОДАЧИ ВСТУПИТЕЛЬНЫХ ДОКУМЕНТОВ В СТЭНФОРД
После того как доктор Грант заронил в ней надежду взглянуть на Винни, Марен битый час прождала в приемном покое Мемориальной больницы, однако вышедшая к ней медсестра непререкаемым тоном посоветовала пойти отдохнуть и вернуться в больницу утром. Понимая, что не сомкнет глаз, Марен тем не менее отправилась домой, чтобы по-быстрому принять душ и смыть въевшийся в тело мерзкий запах отчаяния. В четыре утра она открыла парадную дверь коттеджа, а в шесть уже снова дежурила в приемном покое.
