Я шлепаю по руке, чем вызываю лишь его ухмылку.

— Я так и знала, что ты предатель…!

— Ты так не кричи, ведь теперь мы с тобой в одной лодке.

Я хочу пройти мимо Ивана.

Вот именно сейчас я решаю, что мне необходимо все рассказать Борису. Нельзя разговаривать с падальщиком, каким Иван сам себя назвал.

Но стоит мне сделать рывок, как этот урод хватает меня за волосы и заталкивает в комнату, хлопая при этом дверьми.

Затем вдруг прижимает к стене и начинает истязать губы, пытаясь поцеловать. На что сразу получает коленом в пах.

Это не Борис. Ни от кого другого применение к себе даже минимальной силы я не потреплю.

Иван злится, выворачивает мне руку, прижимая щекой к стене, и я уже фантазирую, как сама буду лить ему на голову жидкий металл, а он захлебываться криками и болью, что сейчас причиняет мне.

Иван хрипит на ухо, силком отбирая флешку:

— Пискнешь, и я лично зарежу Бориса в постели, а тебя трахну в его крови. Ты же любишь извращения? Как тебе такое…

— Ты жалок… Борис порвет тебя…

— Максимум, что он может порвать, это линолеум своим колесами, — злобно усмехается он и вдруг языком вылизывает мне щеку. — И если он вдруг увидит, как ты милуешься с Генералом на видеосъемке, то сама будешь закатана в линолеум. Напомнить, что сделал Борис с прошлой женой.

— Не удивлюсь, если ты ее и убил…

— Нет, нет. Сначала я стал ее клиентом, — смеется он и вдруг отпускает. Так что я валюсь на пол. Но реветь не буду, лучше посмотрю на это ничтожество так, словно это он валяется у меня в ногах и задыхается от агонии. — Придет время, стану и твоим.

— Скорее я убью себя…

— Посмотрим… — хмыкает он и уходит, прикрыв за собой дверь, а я, дрожа всем телом, почти ползу в ванную, где закрываюсь, чувствуя острое желание утопиться. И пока я моюсь, в голову приходят различные развития событий. Хотя бы то, как передаю записку Борису, а он припирает Ивана к стенке, но тот, недолго думая, показывает видео, где я действительно практически собираюсь сотрудничать с ним против Бориса. И вопрос в том, поверит ли мне любимый, если скажу, что передумала и всем сердцем, и покорностью принадлежу ему. Он бы мог поверить, если бы не данные, что теперь находятся в руках Ивана.

Как же быть? Как же дать понять Борису, что я лишь хочу защитить его? Может быть, снова попытаться рассказать, как есть. Ведь не мог он не замечать столько времени гнилой натуры Ивана. Почему он его не уберет? Слишком много знает? Двойной агент.

Выйдя в одном полотенце из душа, так ничего толком и не решив, я натыкаюсь на Светлану, которая вкалывает Борису какой-то инновационный препарат.

— Ты уверен, что он не опасен? — задаю я вопрос после того, как медсестра ушла, задрав нос.

Надо с ней что-то сделать. Со всеми надо что-то сделать. Как же хочется остаться с Борисом наедине, вернуться в то время, когда я смотрела на его утренние занятия. Я и сейчас часто смотрю, но на них обязательно присутствует кто-то еще. Достали!

— Он проверен и эффективен. Если только тебя не возбуждает инвалидная коляска, — говорит Борис, и я даже сначала замираю от неожиданности, расчесывая волосы. В недоумении смотрю на Бориса, чье лицо вернуло привычное выражение. Но я же слышала…

— Что?

— Ничего, я никогда не слышала, чтобы ты шутил.

— Ну что ты, я заядлый клоун. Просто ты шуток моих не понимала.

— Очень смешно… — усмехаюсь я, но на душе все равно скребут кошки, а во рту слюна. Я сглатываю и мигом оказываюсь перед Борисом на коленях.

— Послушай, помнишь, ты сказал, что убьешь меня, если предам.

— Когда успела?

— Это опять шутка?

— Ну, скажем так, я слишком давно тебя знаю, чтобы поверить в истинное твое предательство, — говорит Борис, но стоит мне открыть рот, закрывает его пальцами. — Но иногда, даже зная самую страшную тайну, нужно промолчать, понимаешь меня?

Долго смотрю в темно-синие глаза, жарясь на костре, в который он меня толкает. И мне все жарче, а дыхание все глубже. Что он имеет в виду? Что он все знает и мне не нужно волноваться? Или что он все равно мне не поверит? Или… Не знаю. Мысли как металл плавятся, подавляя все человеческое во мне, и я сама почти со звериным рыком нападаю на твердые губы. Вкладываю не только силу растущего желания, но мольбу доверять мне, даже если будет казаться, что я его уничтожаю. И его рука в волосах, сильная, как всегда, твердая, словно утверждала, что мне нечего бояться. Особенно, когда вторая ложится мне на грудь, а губы шепчут:

— Иди на кровать, хочу видеть твою попку.

— Борис, — задыхаюсь я, уже фантазируя, что он мог придумать. — Сейчас не лучшее время…

— Самое лучшее, для нас оно никогда не могло быть другим. В коленно-локтевую и зад оттопырь.