На самом деле это был не ток, а положенная ему на плечо ладонь.

— Остановимся здесь, — сказал Витенька.

Элднеру по-прежнему мерещились страдальческие стенания в углу. Наверное, там кто-то, кого он знает. Иначе какая от него может быть помощь?

И тут Витенька произнес:

— Ты определенно знаешь больше, чем говоришь, Элднер.

Слова еще не успели улечься в сознании Элднера, а Витенька уже подвел его к подвешенным к потолку кольцам.

Там никого не было.

У Альвара Элднера подкосились ноги. Он упал на колени. Словно устаревшее, уже никуда не годное сознание констатировало, что дизайнерские костюмные брюки от Стюарта Хьюза порвались о грубый бетонный пол.

— Мы еще вернемся к разговору о любовнице Степанки, — спокойно произнес Витенька. — Но сначала ты мне расскажешь, что ты утаил от меня. Тебе ли не знать, что я такие вещи вижу сразу.

Элднер тяжело дышал. Такое необычное ощущение — последние в жизни вдохи. Так странно их слышать.

— Наше сотрудничество было долгим и плодотворным, — продолжал Витенька. — Поэтому тебе не обязательно висеть на кольцах, пока отвечаешь. Но только если ответишь прямо сейчас.

Было похоже на ретроспективу. Жизнь пронеслась мимо ретроспективой. Только вот оказалась на удивление пустой.

— Твоя жена, — прохрипел Элднер.

Он знал, что Витенька сейчас нахмурил брови, но не мог заставить себя взглянуть вверх.

— Твоя бывшая жена, — пояснил он. — Я просто щадил ее.

Альвар Элднер услышал, как выдвигается ящик комода. Потом Витенька произнес:

— Ну а теперь раздевайся, адвокат Элднер.

27

Сутки и 9 часов назад

Сон как наваждение. Она снова в здании.

Там царит почти полная темнота. Опять коридор. Ей совсем не хочется туда попасть. Но все происходит с неумолимой железной логикой.

Коридор, первая приоткрытая дверь в бесконечном ряду. Приглушенные крики — от боли, наслаждения, страха, безумия, счастья, возможно, от всего сразу. Из одной двери, чуть дальше по коридору, вырывается более яркий свет.

Внезапный взгляд в щель. Огненное ложе. Движения на нем, над ним, в нем, сексуальные движения, сами по себе воспламеняющие постель. И вдруг бац.

Лицо, совсем близко. Невероятная жесткость взгляда. Глаза какие-то совершенно нечеловеческие.

Полковник.

Только когда он немного отстраняется, она видит, уже в который раз, въевшиеся в кожу погоны. Татуировки-эполеты. Заполняющие собой все вокруг слова «Я знаю, тебе это нравится». Полная беспомощность, когда он тащит ее за волосы к пылающему ложу, туда, где ей ни за что не хочется оказаться вновь.

Она не знает, почему красная неоновая надпись за окном теперь видна отчетливее, хотя исчезает намного быстрее. Она видит s, v, d, o, a. Почти готовое слово.

Потом все пропадает. Единственное, что остается еще на пару секунд, — это мысль о том, что пора бы оформить накопительную пенсию.

Затем секунд десять все погружено во тьму. А потом она просыпается.

В эллинге. Как вообще могло так случиться, что она вернулась? Она повернулась на диване, осмотрела залитое розоватым предрассветным свечением помещение. Бергер действительно постарался, чтобы вычистить все следы гротескного прошлого этого дома. Теперь на том месте, где раньше возвышались гигантские часы, чуть не угробившие ее, возведены стены. Все беленькое, свежее и светлое. Все, что было, закрашено белым.

Впервые после родов она провела ночь без дочери. Ощущение, будто тебя лишили части тела. Она медленно села, откинула одеяло. Потом встала и направилась в помещение, которое Бергер самонадеянно называл ее комнатой. Тяжело вздохнув, Молли включила компьютер.

* * *

Когда Бергер в трусах, с ноутбуком подмышкой, зашел в эллинг с пирса, он увидел голубоватый свет из комнаты Блум. Он заглянул к ней. Молли сидела, погрузившись в электронный документ, которого он раньше не видел.

— Доброе утро, — сказал он.

— И хороших выходных, — ответила она, не отрывая глаз от монитора.

— Да, точно, суббота, — вздохнул он. — Ну и как мы найдем Надю за сутки?

— Размышляя вот так, — ответила Молли, бросив на Бергера критический взгляд. — И, прежде всего, одевшись.

— Что у тебя там? — спросил он, указывая на компьютер.

— База правонарушений, — ответила Блум.

— Ты смотришь на Надю?

— На Надю Карлссон и на Юлию Берглунд.

— Нашла что-нибудь интересное?

— На Надю почти ничего, — сказала Блум, прокрутив документ назад. — Практически чисто. За последнее время пару раз превышение скорости, мелкая кража пятнадцать лет назад. На Юлию больше, тут имеет смысл копнуть глубже.

— И что же?

— Если взглянуть на время до введения закона о запрете на приобретение сексуальных услуг, мы видим два случая, которые тогда обозначались простым словом «проституция». Тогда это считалось преступлением.

— То есть у нас есть доказательства, что Юлия занималась проституцией?

— По крайней мере, в девяностые. Потом проституцию перестали причислять к преступлениям. Я имею в виду, те, кто занимаются проституцией, теперь не считаются преступниками. И есть еще одно дело, до которого мне никак не докопаться. Речь идет о крупном расследовании случая сутенерства четырнадцать лет назад.

— Что за случай сутенерства?

— Как я уже сказала, мне никак не добраться до сути. Можешь взглянуть? Мне надо проверить еще один след.

— Отправляй ссылки, — сказал Бергер, открывая старенький ноутбук.

В ту же секунду ему пришло письмо.

На новый адрес. От пользователя с именем thevalleyoftheshadowofdeath111.

Бергер тут же подозвал Блум. Видя его выражение лица, Молли поспешила подойти. Он кликнул на письмо. На экране появилась фотография. Блум тоже смотрела во все глаза.

Полностью черный фон, очевидно, комната никак не освещена. Единственную картинку подсвечивала только вспышка камеры — белая, резкая, беспощадная.

На картинке — лицо. Женское лицо.

Надя Карлссон.

Рот неестественно приоткрыт. А внутри ничего. Просто черная, как пропасть, дыра. Преисподняя. Сначала Бергеру показалось, что во рту нет ни зубов, ни языка, ни десен, как будто все выбито и вырвано с корнем, уничтожено. Потом он разглядел, что рот заполнен чем-то черным. Измельченной или размоченной черной материей.

Бергер перевел взгляд со рта на глаза. На мгновение ему показалось, что зрачки Нади еще глубже погружены во тьму, чем ее черный рот.

— Вот черт, — выругалась Блум.

— Ответом на мой мейл стал плевок в лицо, — сказал Бергер, чувствуя, как во рту все пересохло.

— Только фото? Ни слова текста?

— Ни одного слова. Зато говорящая фотография.

— Это он так хотел показать, что Надя жива? Или хвастает?

— На деньги ему наплевать, — произнес Бергер, почесав подбородок. — Речь никогда