порожденных, через промежутки в круглой защитной стене, которую Рид и его люди сделали вокруг меня. Из-за того, как ужасно я себя чувствовала, мои броски были слабыми, но они все еще были достаточно мощными, чтобы еще больше травмировать одного из порожденных, когда нож попал ему прямо в глаз, заставив его упасть на землю. В проявлении ужасающей крови Рид немедленно убил его несколькими мощными разрезами когтей по горлу.

После этого, один из людей Рида начал атаковать оставшегося медведя, с помощью моего ножа, а затем Рид схватил этого медведя и начал сражаться с ним в одиночку с его толстым черным мехом, сверкающим на ярком утреннем солнце. Примерно в это же время я остановилась и положила свой единственный оставшийся нож обратно в сумку, чувствуя себя невероятно странно.

Звон сирены в городе начал исчезать, но у меня было чувство, что это не потому, что он останавливался. Мои уши как-то странно забились, а потом перестали, а потом снова забились, как будто кто-то положил на них руки, а потом убрал, или набил их хлопком, а потом вынимал, снова и снова. Моё видение также внезапно начало меняться, становясь размытым по обе стороны моего периферийного зрения, и эта размытость, казалось, ползла ближе к передней части моего зрения с каждым замедляющимся ударом моего сердца.

Мой обморок был как будто мгновенным, но в то же время очень медленным. Не успела я опомниться, как провалилась сквозь пустое пространство, ноги подо мной без предупреждения подкосились. Тем не менее вместо того, чтобы земля становилась размытой на моем пути к ней, могла видеть каждую травинку ярко-зеленой травы передо мной, как будто время растягивалось и расширялось, чтобы я могла изучать весеннее великолепие природы прямо посреди битвы перевертышей. Чувство полного спокойствия захлестнуло меня, и у меня было обнадеживающее чувство, что удар о землю даже не повредит.

После мгновения, которое казалось минутой или часом, я не ударилась о землю. Что-то прыгнуло передо мной и немного в сторону, а это что-то было массивное и черное. Эта вещь была также мягкой и теплой, как очень толстое одеяло, но с гораздо большим весом, по крайней мере, на несколько сотен фунтов больше.

Следующее, что помню, я была в сильных руках Рида, меня несли к дому со звуком его глубокого голоса около моего уха. Он говорил, что все будет хорошо, или что-то подобное. С моим зрением, все еще плавающим, и моим слухом, все еще забавно пропадающим и появляющимся, я попыталась кивнуть в ответ, но просто не могла. По крайней мере, я все еще могла говорить, хотя мой голос звучал хриплым почти шепотом.

— Рид, послушай меня. И… Я правда…

Так кружилась голова, что я едва могла сосредоточиться на его красивом лице, даже не была уверена, что собиралась сказать. Может быть, что-то о том, как сильно мне нравилось быть в его объятиях, потому что люблю его. Прижавшись щекой к его точеной груди, я чувствовала себя в полной безопасности и под защитой. Я чувствовала, что нахожусь в своем личном раю.

Прежде чем я успела сказать что-то еще, он прошипел на меня, затем прижал свои полные, твердые губы ко лбу, целуя меня так изысканно нежно, что это только увеличило моё головокружение.

— Рид, послушай меня.

Я удивлялась, как человек, который был таким невероятно жестоким, мощным бойцом, человек, который был перевертышем медведем и главой сообщества, тем не менее, также мог быть таким нежным. И это, даже несмотря на то, что напряженная борьба насмерть все еще продолжалась в его собственном дворе.

— Просто отдохни, Саманта. Закрой глаза и постарайся отдохнуть.

С его голосом, казалось, ласкающим мои уши, я попыталась кивнуть в ответ, но опять не смогла. Пока он нес меня по ступенькам крыльца, моё расплывчатое зрение ухудшилось, а затем внезапно все стало абсолютно черным.

Некоторое время спустя, понятия не имея, насколько позже, открыла глаза и увидела, что я в своей спальне. Мэри сидела у моей кровати, сдвинув седеющие брови, выражение ее лица было маской беспокойства. Какая-то другая пожилая женщина, одетая в накрахмаленную белую форму медсестры, парила надо мной, слушая стетоскоп, который она прижимала к моей груди.

К моему удивлению, я чувствовала себя в основном хорошо, кроме чувства, как будто мешки с песком были прикреплены к моим векам. Как бы я ни старалась держать их открытыми, потому что я хотела спросить Мэри, как все остальные, мои тяжелые веки закрылись в течение нескольких секунд, и я снова уплыла.

Несколько часов спустя я снова проснулась, все еще в своей спальне, но на этот раз одна. Яркий солнечный свет струился через прозрачные белые занавески, закрывающие окна, и цифровые часы на моей тумбочке сказали мне, что это был день.

Теперь у меня не было никаких проблем с открытыми глазами, и я чувствовала себя физически хорошо, полностью обновленной. Тем не менее было ощущения шероховатости и грязи, мягко говоря. Мало того, что я потела ведрами, пока смотрела на Джерарда и его порожденных медведей, но я также немного перегрелась и вспотела во сне. Я также чувствовала потребность тщательно почистить зубы.

После того, как я понюхала свое тело и уловила отчетливый запах, то почти полетела в ванную, чтобы принять душ, и через некоторое время ощутила запах и почувствовала себя заметно свежее, чем когда вошла.

Я только что закончила одеваться в удобные, эластичные трикотажные брюки и такую же удобную негабаритную футболку, когда дверь моей спальни медленно открылась, и Мэри просунула голову внутрь, немного вздохнув, когда увидела меня.

— О, я не знала, что ты проснулась! Как ты себя чувствуешь?

— Я чувствую себя совершенно нормально. Я честно чувствую себя отлично, правда. Меня больше не тошнит и не кружится голова. Но как…

— Мне нужно немедленно позвонить начальнику Уоллесу и сказать, что ты проснулась. Он сказал мне немедленно сообщить ему. Держу пари, ты, наверное, также голодна. Дай мне десять минут, и я вернусь с теплым домашним овощным супом, который успокоит любые следы потрепанных нервов. Я уже съела две миски. Просто подожди немного, я сейчас вернусь.

Она выбежала из комнаты прежде, чем я успела сказать еще хоть слово.

Я пыталась спросить ее, как дела у всех остальных, но, к моему величайшему облегчению, как бы поняла, что все или, по крайней мере, большинство из них, должно быть в порядке. Просто не казалось, что кто-то будет наслаждаться несколькими тарелками супа, если кто-то был серьезно ранен или убит во