— Нет, вы мне этого не говорили, — ответила миссис Арбитнот. Ей не нравились разговоры о мужьях. В беседе, как и в жизни, один муж тянул за собой другого, а ей вовсе не хотелось говорить о Фредерике. Поэтому, как только миссис Уилкинс заговаривала о Меллерше, ее подруга старалась сменить тему. Она не хотела слышать о муже миссис Уилкинс больше, чем необходимо.

— Однако так оно и есть, — не унималась Лотти. — Он никогда раньше так не делал, я даже испугалась. Каприз. Такой же, как тот, который привел меня сюда.

Она остановилась и посмотрела снизу вверх на Розу. Та кивнула, думая, как бы отвлечь подругу.

— Теперь вы видите, что я была самой настоящей свиньей. Он собирался поехать вместе со мной, а я отправилась одна и оставила его дома. Боюсь, у Меллерша есть все основания обидеться и рассердиться.

Миссис Арбитнот была поражена тем, что подруга буквально на глазах превращалась в святую.

Только сегодня утром, когда они бродили босиком по берегу моря, Меллерш был не более чем досадной помехой. К обеду Лотти уже нашла в себе силы написать ему письмо. А несколько минут спустя она заявляет, что муж имеет все основания злиться, а она сама (что за выражение) настоящая свинья! Роза посмотрела на подругу. Если бы она не знала, что это просто солнце играет в ее песочных волосах, то подумала бы, что у Лотти на голове появился нимб. Видимо, ее охватило горячее желание дружить со всем миром и делать добро. Миссис Арбитнот по опыту знала, что добро стоит большого труда и приносит одно горе. Это понимание пришло к ней не сразу, а после долгих сомнений. Однако Лотти смогла миновать их и сразу стать восхитительно хорошей. Видимо, ее странности не исчезли, а просто приняли другое направление. Она просто с непонятной решимостью становилась святой.

Лотти ждала ответа.

— Я бы не говорила так уверенно, — осторожно начала Роза, глядя на подругу сверху вниз, потому что дорога оказалась очень крутой.

— А я уверена, и уже написала ему об этом, — был ответ.

— Но ведь только этим утром вы…

— Всё здесь, — прервала ее Лотти, помахивая конвертом и довольно улыбаясь.

— Что всё?

— Вы думаете, что я написала ему о том, что потратила свои сбережения? Нет, об этом я расскажу, когда он приедет.

— Приедет? — переспросила Роза.

— Я пригласила его приехать и пожить с нами.

На это у миссис Арбитнот не нашлось подходящего ответа.

— Это самое меньшее, что я могла сделать. Только посмотрите вокруг. — Она широким жестом обвела окрестности. — Бессовестно было приехать сюда одной, но я не могу быть настолько свиньей, чтобы не попытаться уговорить Меллерша приехать и разделить с нами радость. Он кормил и одевал меня несколько лет, и будет справедливо, если он воспользуется моими сбережениями. Стыдно быть неблагодарной.

— И вы думаете, что он приедет?

— Надеюсь. — И Лотти добавила: — Бедный ягненочек.

Миссис Арбитнот почувствовала, что ей необходимо присесть.

Возле тропинки стояла скамья, она подошла к ней и села, чтобы перевести дух.

«Это Меллерш — бедный ягненочек? Тот самый Меллерш, при воспоминании о котором она вздрагивала. Необходимо удержать Лотти от непоправимого поступка. Ее муж в Сан-Сальвадор — это немыслимо. Она с таким трудом избавилась от него, а теперь приглашает к себе?»

— Я просто вижу его здесь, — произнесла миссис Уилкинс, отвечая своим мыслям.

Миссис Арбитнот забеспокоилась.

Каждый раз, как Лотти говорила: «Я вижу», это действительно происходило. Если так, то прибытие мужа тоже могло стать реальностью. Вообще, кругом то и дело происходили чудеса. В последнее время Розе совершенно не хотелось руководить подругой, напротив, она восхищалась ею. Женщина, которая неизменно оказывалась правой, не могла вызывать жалость. Какой бы странной ни казалась Лотти с первого взгляда, но жить рядом с ней было еще удивительнее — чем дальше, тем больше она представлялась своей новой подруге похожей на какое-то волшебное создание, а не существо из плоти и крови.

— Хотелось бы мне научиться понимать вас, — призналась Роза.

— Даже не пытайтесь, — ответила Лотти с улыбкой.

— Но я люблю вас и должна этому научиться.

— Дорогая Роза…

С этими словами миссис Уилкинс наклонилась и поцеловала подругу. Она испытывала искреннюю нежность к Розе. Конечно, очень жаль, что изменения не со всеми происходят одновременно, но рано или поздно настанет день, когда она тоже станет свободной и счастливой. Скорее всего, это произойдет после приезда мистера Арбитнота, по крайней мере, это должно дать первый толчок. Лотти не допускала даже мысли, что он может не приехать; она полностью доверяла неожиданно открывшейся способности к ясновидению и считала, что раз уж видела что-то, значит, так оно и будет.

— Я не могу за вами угнаться, вы так быстро меняетесь. То же самое было с Фред… — Она остановилась, не договорив, затем начала снова: — Меня пугает ваша идея. Мы уехали сюда специально для того, чтобы отдохнуть от всех, а теперь вы приглашаете сюда того самого…

— Того самого человека, от которого я хотела отдохнуть, — с улыбкой договорила Лотти. — Я понимаю, это нелогично. Но я теперь так всех люблю… Это место, оно заставляет сердце таять от любви.

Миссис Арбитнот помолчала и спросила:

— Вы думаете, что на Меллерша это подействует так же?

Лотти рассмеялась:

— Не знаю. Но если нет, то любовь будет просто его окружать. Здесь ее хватит на сотню мистеров Уилкинсов. Дома я все считала и высчитывала, а теперь понимаю, что не важно, кто из двоих любит. Важно, что это есть. Я считала, что все дело в ответном чувстве, а если его нет, то ничего не надо. Наш дом был таким пустым… А я — просто одиноким животным.

Миссис Арбитнот промолчала, слова подруги пугали ее. Уж не становится ли она грубой. В Хэмпстеде считалось, что слова «свинья» и «животное» ни в коем случае нельзя произносить вслух. Лотти сделалась свободнее и в этом тоже.

«Она счастливая. Каким бы надутым и спесивым ни был ее Меллерш, она хотя бы может написать ему и получить ответ. Мне этого делать нет смысла. Фредерик либо вовсе не ответит, либо пришлет короткую записочку, из которой будет сразу видно, насколько мое письмо оказалось некстати», — думала она, машинально поднимаясь по извилистой дорожке.

Миссис Арбитнот боялась писем мужа. Когда-то они были такими нежными, что ее сердце трепетало при виде его почерка. Если теперь в конверте, адресованном ей, будет записка в таком