Шрифт:
Закладка:
Наряду с принятием при дворе венцом моды было пребывание на каком-нибудь водопое, чтобы испить целебных вод или искупаться в избранных водоемах, а не в распутном море. Тунбридж славился своими колодцами, но клиентура их была неразборчива. Эпсомские колодцы предлагали музыку, танцы моррисов, выступление собак и чистящую воду, хотя минералы в них еще не были собраны в эпсомскую соль. Морские купания не были популярны, хотя Честерфилд и отмечал их в Скарборо; но в 1753 году книга доктора Ричарда Рассела «О железистом потреблении и использовании морской воды при болезнях желез» вызвала людскую волну на побережье, и прибрежные деревни вроде Брайтона, где жили лишь скромные семьи рыбаков, расцвели как купальные курорты.
Аристократия предпочитала Бат. Там, среди самых знатных британских валетудинаров, можно было пить и купаться в зловонных водах, призванных излечивать недуги слишком упитанных людей. В 1704 году на маленьком курорте открылась первая бюветная комната, в 1707-м — первый театр, а годом позже — первый из «залов собраний», прославленных Филдингом и Смоллеттом. В 1755 году была обнаружена большая римская баня. Джон Вуд и его сын, как мы увидим, перестроили город в классическом стиле. В 1705 году «Бо» Нэш, адвокат и игрок, стал диктатором общественной жизни. Он запретил носить шпаги в местах общественных развлечений и добился того, что дуэли в Бате стали недостойными. Он убедил мужчин носить туфли вместо сапог. Сам он носил огромную белую шляпу и пальто с богатой вышивкой, ездил в карете за шестью лошадьми, которые должны были быть серыми, и возвещал о своем приезде торжественными французскими рожками. Он благоустроил улицы и здания, разбил прекрасные сады, организовал музыку и очаровал всех, кроме немногих, своей приветливостью и остроумием. Английская знать стекалась в его королевство, потому что он предоставлял им игровые столы, а также бани, а когда были приняты законы против азартных игр, он изобрел новые азартные игры, которые обходили эти законы. Наконец приехал Георг II, и королева Каролина, и принц Фредерик Луи, и Бат на некоторое время стал вторым двором. Граф Честерфилд, любивший этот город, несомненно, применил бы к его элите то описание, которое он дал всем дворам, как местам, где «можно встретить связи без дружбы, вражду без ненависти, честь без добродетели, видимость, которую сохраняют, а реальность приносят в жертву; хорошие манеры с плохими нравами; и все пороки и добродетели так замаскированы, что тот, кто только рассуждал о них, не узнал бы ни тех, ни других, когда впервые встретил их при дворе».96
VII. ЧЕСТЕРФИЛД
Давайте проведем полчаса с этим проницательным графом. Он был типичным представителем английской аристократии той эпохи, за исключением того, что он написал хорошую книгу. Его «Письма к сыну», которые стало модным обесценивать, — это сокровищница мудрости в безупречной прозе, компактный путеводитель по нравам и идеалам своего класса, а также увлекательное откровение тонкого и благородного интеллекта.
При крещении (1694) он был Филиппом Дормером Стэнхоупом, сыном Филипа Стэнхоупа, третьего графа Честерфилда, и леди Элизабет Сэвил, дочери Джорджа Сэвила, маркиза Галифакса, хитрого «Триммера» предыдущих царствований. Его мать умерла в детстве; отец пренебрегал им; он воспитывался у маркизы Галифакс. Под руководством частного репетитора он необычайно хорошо изучил классику и французский язык, так что культура Рима и Франции в зрелые годы стала частью его сознания. Он проучился год в Кембридже, а в 1714 году отправился в большое турне. В Гааге он играл в азартные игры с крупными ставками; в Париже с разборчивой распущенностью пробовал женщин. Из Парижа он писал (7 декабря 1714 года):
Я не буду высказывать свое мнение о французах, потому что меня очень часто принимают за одного из них; и некоторые сделали мне самый высокий комплимент, который они считают возможным сделать, а именно: «Сэр, вы такой же, как мы». Скажу только, что я наглый, много говорю, очень громко и императивно, пою и танцую на ходу, а главное, трачу огромные суммы на прическу, пудру, перья и белые перчатки.97
По возвращении в Англию он был назначен джентльменом постели нынешнего принца Уэльского (впоследствии Георга II). Любимый министр Георга I, Джеймс Стэнхоуп, был родственником Филиппа. Для него был найден округ, который он должен был представлять, и в течение одиннадцати лет он заседал в общинах как виг. Став четвертым графом Честерфилдом после смерти отца (1726), он был переведен в Палату лордов, которую позже назвал «Палатой неисправимых». Отправленный в Гаагу в качестве посла (1728), он так хорошо справился со своей миссией, что был награжден рыцарской подвязкой и назначением на должность лорда-распорядителя. В 1732 году любовница, Миле, дю Буше, подарила ему сына, Филипа Стэнхоупа, будущего адресата «Письма». Годом позже он женился на графине Уолсингемской, родной дочери Георга I от герцогини Кендальской. Возможно, он ожидал, что она принесет ему королевское приданое, но она этого не сделала, и брак оказался по-генеральски несчастным.
Он мог бы занять более высокое положение, если бы не выступил против законопроекта Уолпола о введении акциза на табак и вино. Он помог провалить эту меру и вскоре был уволен из правительства (1733). Он работал над падением Уолпола, потерял здоровье, уехал на континент (1741), посетил Вольтера в Брюсселе, был связан с Фонтенелем и Монтескье в Париже. Вернувшись в Англию, он продолжил оппозиционную деятельность. Статьи, которые он под именем «Джеффри Бродботтом» помещал в новый журнал «Старая Англия», так понравились Саре, герцогине Мальборо, что она завещала ему двадцать тысяч фунтов. В 1744 году его партия «Бродботтом» одержала победу. Он присоединился к Пелэму в министерстве и был послан в Гаагу, чтобы убедить голландцев присоединиться к Англии в войне за австрийское наследство. Он добился этого с тактом и мастерством, и был выдвинут на пост лорда-лейтенанта Ирландии (1745). Год правления в Ирландии стал самым успешным в его карьере. Он создал школы и промышленные предприятия, очистил
