Темпла, виконта Кобхэма. Чарльз Бриджмен начал его по формальному проекту; Уильям Кент и Ланселот «Капабилити» Браун переделали его в природном стиле; он стал предметом обсуждения садоводов Англии и Франции и получил признание Жан Жака Руссо.

За садами лежали ручьи, где гребцы гребли, а ленивые рыболовы мечтали поймать рыбу, и леса, где люди стреляли фазанов, рябчиков, куропаток или диких птиц, или где алые егеря шли со своими собаками за загнанной лисой или измученным зайцем. Менее состоятельные англичане развлекались крикетом, теннисом, фифами («гандболом»), боулингом, скачками, петушиными боями, травлей медведей, быков и боксерскими поединками — как между женщинами, так и между мужчинами. Призовые бойцы, такие как Фигг и Пайпер, были кумирами всех классов, привлекая огромные толпы зрителей на ринг. До 1743 года призовые бойцы дрались голыми кулаками; затем появились боксерские перчатки, но прошло много лет, прежде чем они стали восприниматься зрителями как нечто иное, чем женоподобное приспособление, недостойное Джона Булла. Среди развлечений, рекламировавшихся в Лондоне в 1729–30 годах, были «бешеный бык, которого наряжают фейерверками и выпускают на ринг», «собака, которую наряжают фейерверками, медведь, которого выпускают на волю в то же время, и кошка, которую привязывают к хвосту быка».90 В игре под названием «петушиные метания» петуха привязывали к колу и бросали в него палки с расстояния, пока он не умрет. Самыми популярными петушиными боями были те, в которых шестнадцать петухов сражались против шестнадцати других, пока все с одной стороны не были убиты; затем победители разделялись на противоборствующие лагеря и сражались, пока все с одной стороны не были убиты, и так до тех пор, пока все, кроме одного, не были мертвы. Графства, города и деревни с благородным патриотизмом выставляли своих петухов друг против друга, а один любезный писатель назвал эти виды спорта моральным эквивалентом войны.91 Почти все виды спорта сопровождались ставками.

Те, чей желудок не был настроен на такие зрелища, могли искать более мягких развлечений в Воксхолле или Ранелаге, в тенистых садах которых за шиллинг они могли почувствовать комфорт и безопасность толпы, если держали свои карманы под контролем; Там они могли танцевать и устраивать маскарады или сидеть под фонарями, попивая чай и наблюдая за модными дамами и галантами, а также за проходящими звездами сцены; они могли смотреть на фейерверки или акробатов, слушать популярную музыку, обедать в штате или искать приключений в благодарных безвестных улочках влюбленных. В Ранелаге, под огромной ротондой, они могли возвыситься под более высокую музыку среди людей более благородного сословия. «Каждый вечер, — писал Гораций Уолпол в 1744 году, — я хожу в Ранелаг, который полностью превзошел Воксхолл. Никто больше никуда не ходит; все ходят туда».92 Воксхолл и Ранелаг были закрыты зимой; но тогда реки могли замерзнуть, и зимние виды спорта имели свой день. Однажды, на Рождество 1739 года, замерзла даже Темза, и лондонцы проявили свой дух, устроив карнавал с танцами и ужином на льду; некоторые наслаждались острыми ощущениями, катаясь на карете по реке от Ламбета до Лондонского моста.93 И наконец, были большие ярмарки, где можно было встретить весь непедагогичный мир и насладиться разнообразными зрелищами — от пип-шоу до летающих людей.

Не считая некоторых голубых, нравы были грубыми и богохульными. Хогарт покажет нам жизнь простолюдинов, но не их речь. Блудники и грабители, лоточники и барсеточники, солдаты и матросы были мастерами проклятий и рибалли, а торговцы рыбой на Биллингсгейт сделали свой рынок бессмертным благодаря несравненному сквернословию. В трактирах и тавернах речь была менее яркой, но все равно грубоватой и свободной. Даже в своих домах мужчины будоражили женщин своими рассказами, ругательствами и тостами, да и сами дамы не гнушались крепких ругательств и непристойностей.

В кофейнях и клубах язык становился все более утонченным. Стил, Свифт, Филдинг, Коупер и Джонсон писали о разговоре как о вежливом искусстве. Мы представляем себе мужчин в их ревниво мужских собраниях, пробующих кофе или пиво, глотающих ликеры, курящих трубки, спорящих о спорах в парламенте, о покупке голосов Робертом Уолполом и о непристойной политике этих «французских собак» по ту сторону Ла-Манша. Смех был глубоким в животе и громким в горле, несмотря на мольбы моралистов вроде Шафтсбери и аморалистов вроде Честерфилда о том, что смех следует оставить для низменных и смягчить до улыбки.94 Употребление нюхательного табака, впервые упомянутое в 1589 году, стало тщательным ритуалом для представителей обоих полов; как и кофе, нюхательный табак (порошкообразный табак) должен был обладать лечебными свойствами: чихание, которое он вызывал, очищало носовые ходы, лечило головную боль, простуду, глухоту и сонливость, успокаивало нервы и улучшало работу мозга. Ни один стильный мужчина или женщина не были полностью одеты без табакерки, а ювелиры, эмальеры и миниатюристы занимались своим самым тонким ремеслом.

Три тысячи лондонских кофеен были центрами как чтения, так и разговоров. Они принимали газеты и журналы и распространяли их среди своих клиентов; они предоставляли ручки, бумагу и чернила, принимали письма для отправки и служили почтовыми адресами. Некоторые кофейни или шоколадные дома, например White's, в этот период превратились в эксклюзивные клубы, где мужчины могли быть уверены, что найдут только ту компанию, которую предпочитают, и могли играть в азартные игры в уединении. К концу восемнадцатого века клубов было столько же, сколько кофейных домов в начале. По всей видимости, масоны начали свою английскую историю как клуб — «Великая ложа», организованная в Лондоне в 1717 году. Клубы поощряли пьянство, азартные игры и политические интриги, но они обучали мужчин по крайней мере половине искусства ведения беседы. Другой половины не хватало, поскольку клубы были отхожими местами для выпускников; более тонкая вежливость и остроумие, которых требовало присутствие женщин, не получали там стимула. Англия была мужской страной, женщины мало участвовали в ее культурной жизни, салонов не было, а когда леди Мэри Монтагу попыталась создать один, на нее посмотрели как на эксцентричную особу, не знавшую своего места.95

В высших классах женщины могли заниматься своим искусством на приемах, танцах и мюзиклах при дворе или у себя дома. Уик-энд в загородных домах был одной из самых приятных черт английской жизни, которую немного портили высокие гонорары, ожидаемые слугами; прощающийся гость должен был пройти через двойную шеренгу камердинеров, дворецких, лакеев, стюардов, носильщиков, горничных, поваров и других помощников, стоящих в два ряда у дверей, в то время как кучер и конюх сурово ждали снаружи.