Не дрогнув, она дождалась, когда уляжется гневный ропот. Многие лишь злобно глядели на нее, просто не веря своим глазам. Мохайем почти физически ощущала яд, разливавшийся по залу. Были, правда, и такие, кто с сочувствием смотрел на невинную мать, которой сын нанес подлый удар исподтишка.

Как Преподобная Мать Бинэ Гессерит Мохайем восхищалась ур-директором за ту силу, которую она выказывала, руководя КАНИКТ, хотя работа Малины Ару в корне отличалась от служения сестер. Очень немногие женщины Империи достигали такой осязаемой, реальной власти и могущества. Малина вовремя спасла компанию от некомпетентного управления своего мужа, которого сместила с руководящего поста. Доходы и влияние КАНИКТ под началом Малины стали недосягаемыми для конкурентов.

Сегодня, однако, эта женщина должна была говорить не о своих деловых талантах, а об ужасном преступлении Якссона.

На сцене Малина Ару выглядела так, словно ей в этот момент хотелось быть в другом месте, где угодно, только не здесь, в этом зале. Стоическое выражение лица растворилось. В ее глазах отразилась беспомощность, столь для нее нехарактерная. Мохайем знала, что ур-директор всегда отличалась уверенностью в себе, в своей правоте; появляясь на публике, она порой вела себя вызывающе и высокомерно. Теперь Малине предстояло сказать что-то помимо того, что было изложено в ее письменном заявлении.

Встретившись взглядом с глазами сидевших в зале людей, Малина Ару ссутулилась, став меньше ростом. С видимым усилием она собрала всю свою волю и вышла на трибуну. С разных сторон к ней подошли по три человека в форме КАНИКТ. Они положили к трибуне три огромные охапки цветов со всех концов Империи.

– Этими цветами я хочу почтить память жертв ужасной трагедии на Оторио, цветы с тех планет, которые их павшие благородные властители называли своим домом, – сказала она и продолжила окрепшим голосом: – Но ни один мемориал не сможет возместить тяжесть утраты столь важных для всех нас жизней.

Аудитория была явно не удовлетворена. Преподобная Мать Мохайем понимала, что Малине надо сказать нечто более значимое, сделать что-то, чтобы привлечь аудиторию на свою сторону.

Малина Ару активировала голографические изображения. Появились фигуры погибших членов Ландсраада. Они, словно призраки, сидели на своих обычных местах. Преподобная Мать вспомнила те жуткие изображения, которые показал обреченным людям Якссон Ару перед самым взрывом.

Аудитория затаила дыхание, некоторые зарыдали.

Голограммы не двигались, это были статичные изображения погибших. Каждый из них был запечатлен в одеянии Ландсраада. Они просто сидели на своих местах, сложив руки на коленях.

Малина продолжала говорить:

– Я не смогла посетить празднество на Оторио и уже принесла за это мои официальные извинения Императору. Я уцелела, но это было просто стечение обстоятельств. Я ничего не знала о намерениях моего сына.

Некоторые члены Ландсраада вытирали слезы, волна рыданий прокатилась по залу. Однако в разных концах помещения послышались и гневные возгласы недоверия.

Впрочем, в голосе Малины тоже зазвучали гневные нотки.

– Если бы я знала, я бы его остановила. Я бы убила его, если бы возникла такая необходимость! Я проклинаю Якссона за то, что он сделал. КАНИКТ никоим образом не поддерживает его действий, и я тоже… Я, его мать.

Она судорожно вздохнула.

Преподобная Мать Мохайем слушала эту речь, погрузившись в свою способность улавливать правду и стараясь проанализировать, какие эмоции этой женщины были истинными и насколько делаными были ее скорбь и возмущение. Удивительно, но она не могла с уверенностью этого сделать. Ур-директор превосходно владела собой.

– Из моих личных средств и из фондов КАНИКТ мы выделим значительные суммы на помощь благородным Домам, которым был причинен ущерб безрассудными и преступными действиями моего сына, а также окажем помощь семьям всех других жертв, простых людей, обслуживающего персонала. Не все жертвы были представителями состоятельных Домов – музей Коррино и Императорский Монолит строили бесчисленные рабочие. Ради их достойных похвалы достижений КАНИКТ хочет почтить их память.

В зале послышались жидкие и непродолжительные аплодисменты. Аудитория была все еще в гневе, люди не верили Малине и продолжали подозревать ее в двоедушии. Мохайем не могла прочитать их настроение.

Малина Ару посмотрела в зал; общее порицание окутало ее, как траурное покрывало.

– Мне трудно говорить. Это невозможно сказать. Я знаю… я знаю, что подарила жизнь чудовищу. – Слезы заструились по ее щекам.

Аудитория хранила гробовое молчание, внимая каждому слову Малины, наблюдая за каждым ее жестом, за каждым движением лица.

– Я отрекаюсь от моего сына, я рву все узы, связывающие меня с ним. Император Шаддам объявил его вне закона, то же делаю и я. Я скорблю вместе с вами, но не по нему. Я надеюсь, что никогда больше не увижу Якссона – только перед судом.

Она отошла от трибуны в мертвой тишине. Изображения убитых членов Ландсраада были видны еще несколько мгновений, а потом медленно растворились в воздухе.

Когда спикер Ксумба закрыл заседание, Мохайем принялась обдумывать и анализировать то, что сказала Малина Ару, стараясь решить, был ли это акт беспримерного мужества или просто мера самозащиты, проявление инстинкта самосохранения, пьеса, разыгранная ради защиты КАНИКТ. Как Вещающая Истину она слушала очень и очень внимательно. Директор умело оттеняла правду, переплетая ее с косвенной фальшью, но Мохайем не смогла уловить откровенной лжи в ее выступлении.

Когда толпа рассеялась, Император задержался в пустом зале, занятый разговором с несколькими аристократами, которые поспешили к нему с просьбами решить вопрос о владении освободившимися планетами.

Шаддам, занятый беседой, не заметил, как в зал вошла посланница Бинэ Гессерит и приблизилась к Мохайем. Это была одна из сестер Ордена, откомандированная на Кайтэйн. Она тщательно отрегулировала голос, чтобы ее могла слышать только Мохайем.

– Преподобная Мать, вас немедленно вызывают на Уаллах IX. Дело очень срочное и не терпит отлагательств. Оно касается одной из ваших учениц. Послание пришло от Верховной Матери Харишки. Вы обязаны повиноваться.

Несмотря даже на то, что Мохайем была ясновидящей при Императоре Шаддаме, она ответила сестре:

– Да, я должна повиноваться. Организуйте мой немедленный отъезд в школу Матерей.

* * *