Шрифт:
Закладка:
Мама ошибалась.
— Ты сказала, что мой долг — найти убийцу. Но ты мне не доверяешь. Я потомок Иги Мрок, не ты.
Мама отпрянула на шаг, сжала рукой сарафан, отклонив голову.
Она вела себя грубо, без уважения. Она не должна была так говорить. Не должна была… но не могла забрать слова. Это было правдой.
Бригида сосредоточилась на оттирании грязи с одежды, чтобы не вылетело больше злых слов. Пусть эти слова выходят через ее руки, движения, смываются, как грязь. Может, запах лавандового мыла успокоит ее.
— Мы бы не давили, если бы это не было ясно. Он виновен. Или он, или ты, — голос мамы дрожал. Это было на нее не похоже. — Ты хочешь дальше бороться за него?
Она не хотела ранить маму, она раньше не говорила с ней со злостью. Но она не могла терпеть и давать им оградить ее от мира, словно она была еще ребенком. Один кошмар не определял ее жизнь.
Бригида ополоснула вещи.
— Я борюсь за них обоих, мама. Кто-то навредил Роксане и убил ее, а теперь останется без наказания и получит выгоду от смерти Каспиана. Я не могу это допустить, это ради них обоих, — она выжала вещи, стала развешивать их сохнуть на веревке, натянутой меж двух дубов.
Этой ночью русалки придут за убийцей, и времени не хватало. Бригида могла оказаться в темных глубинах озера. Она не поверит, что это Каспиан, пока у нее не кончатся варианты подозреваемых, пока она не будет уверена. Если она ошибется, русалки заберут на глубину обоих. Что она не заметила? Что-то точно упустила.
Морщины на лице мамы выдавали что-то еще. Что-то тяжелое. Мама опустилась на землю, посмотрела на горизонт, искала в утреннем свете ответы.
— Ты разбиваешь наши сердца, Бригида. Мое и особенно Лилианы, — голос мамы стал сломленным шепотом, она обвила руками колени, чуть покачиваясь. — Если бы все было немного иначе… немного… она могла быть Роксаной. Ты это понимаешь? Да? И ты борешься за него?
Прищепка выпала из рук Бригиды. Лицо мамы расплылось.
— Мой… мой отец…? Я…?
Она дышала все быстрее. Мама вскочила на ноги, потянулась к ней, но Бригида вырвалась.
Это… это они скрывали от нее все время? Что кто-то… ее отец…
Она замотала головой. Мама говорила с ней с пылающим взглядом, пыталась схватить за плечи, но ее уши не слышали, глаза не хотели видеть.
Она сделала шаг назад, еще и еще, схватила юбки платья, повернулась к лесу…
И побежала.
* * *
Тепло света солнца заставило Каспиана открыть глаза. Он лежал в кровати все утро без сна. Он медленно моргнул, провел пальцами по хорошей простыне на кровати, чуть подвинулся, чтобы ощутить контакт тела с периной. Он никогда не наслаждался удобной кроватью, хоть был тут годами. И его удобная жизнь… у Роксаны такого больше не будет.
В ночь, когда Роксана умерла, он много пил. Он презирал их грядущую свадьбу. Его видели с ней последним. Они пошли в лес вместе. Если очаровательный заботливый Генрик, герой, на деле оказался жестоким насильником, то что он мог, будучи пьяным?
И его родители считали его виновным. Это был последний удар.
Он точно был виновен.
Он потер лицо. Все ощущалось как плохой сон. Но как бы он ни старался проснуться, он не мог. Он не помнил ту ночь, хоть и не считал себя способным на такой ужас, все улики указывали на его вину. Даже его подсознание проявилось на холсте. Он не хотел верить, но выбора не было. Кто-то должен был прийти к русалкам.
Он сел. Свет позднего утра проникал сквозь кружево занавесок, узор из маков падал на дубовые половицы. Каспиан глубоко вдохнул.
Родители хотели пожертвовать кем-то вместо него, оградить его от заслуженного наказания. Трус в нем хотел использовать этот шанс и сбежать. Но какой ценой?
Он не мог позволить, чтобы кто-то умер вместо него, как и не мог допустить страданий деревни и Бригиды. Он сам раскроется. Русалки заберут его, накажут слабо по сравнению с тем, что испытала Роксана, но это было меньшим, что он мог предложить. Его жалкая жизнь за ее. Это будет справедливо.
Сорвать вуаль.
Вот. Это он сделает.
Он встал, покидая удобство кровати.
Он прошел в коридор, тихие голоса доносились из комнаты отца и мамы. Он думал, что они были не из тех, кто закрывал глаза на зло, но дети, как они с Генриком, опускали их на колени, заставляли творить немыслимое ради сыновей. После этого дня они будут свободны от всего бремени и смогут жить честно перед богами.
— Простите. Я вас люблю, — прошептал он.
Он спустился по лестнице, избегая третью ступеньку, которая скрипела.
Комната, где мама раньше вышивала, была залита солнцем, и свет падал на половицы коридора теплыми лучами. Гобелен пропал. Может, так и лучше. Тому идеалу не быть.
Кухня гудела от разговоров, пахло пекущимся хлебом. Будь у него время, он взял бы подношение для дуба, ударенного Перуном. Но рисковать не стоило. Если повезет, никто не заметит, как он крадется по коридору и к входной двери. Выбраться во двор было просто.
Гуси и курицы нежились на солнце. Слуги ходили по делам. Врата были закрыты, два стража перекрывали путь. Отец точно приказал им не выпускать его с земель замка.
Он резко повернул к амбару, откуда приятно пахло свежим сеном.
Стефан вывел Демона из стойла, посмотрел на Каспиана. Он помрачнел и покачал головой.
— Что бы ты ни задумал, нет, — Стефан прошел мимо него во двор. Хвост Демона покачивался, он задевал губами плечо Стефана.
Каспиан поспешил за ним.
— Я сделаю это, нравится тебе или нет.
Стефан упер руку в бок.
— И что за безумная идея пришла тебе теперь? Снова пойдешь говорить с Агатой? Она не будет тебя слушать, особенно теперь, когда твой отец заковал ее в колодки.
Колодки на площади деревни? Отец наказывал Агату.
— Он сейчас там? — молния Перуна, как вовремя. Это был его шанс. Пока отец был на площади, времени хватит, чтобы добраться до леса раньше, чем отец заметит его пропажу. — Не важно. Обещаю, я не пойду в деревню.
— Я от этого переживаю еще сильнее, — Стефан прищурился. Лучи солнца озаряли пряди его каштановых волос, заливая его золотистым светом.
Стефан был добрым другом, который попытался бы остановить его, если он признается в правде. Он
