Посетители отмечали центральное место Сары в управлении как японской, так и печатной сторонами бизнеса Баскервилей. Когда леди Шелбурн посетила Изи-Хилл в 1766 году, пока ее муж лорд Шелбурн и Баскервиль беседовали о книгах, Сара провела для нее экскурсию по японским мастерским, "которыми, - записала леди Шелбурн в своем дневнике, - она в основном управляет". Под руководством Сары в период с 1754 по 1767 год бизнес расширился, и в нем появилось девять подмастерьев - больше, чем у любого конкурента. Японское дело имело решающее значение, потому что прибыль от него позволила Баскервилю с энтузиазмом, но с трудом начать печататься в 1750-х годах, а также потому, что годы, проведенные в совершенствовании манипуляций с металлом и смешивании лака, легли в основу работы Баскервиля по отливке шрифтов и изготовлению чернил. Как недавно отметила Ивонна Джонс, в состав японского лака Баскервиля входили ламповый черный, льняное масло и янтарная канифоль - те же компоненты, которые, по утверждению печатника Т. К. Хансарда, в 1825 году стали секретным рецептом чернил Баскервиля.

В начале двадцатого века шрифт Баскервилей восемнадцатого века был возвращен из относительной безвестности в стремительно растущую популярность корпорацией Lanston Monotype из Лондона. Корпорация Monotype была построена вокруг машины Monotype, запатентованной в 1885 году, которая предлагала новый, машинный способ литья шрифта. В нем было что-то от Хита Робинсона. С помощью довольно сложной клавиатуры в стиле печатной машинки, работающей на сжатом воздухе, пользователи могли набирать символы, которые создавали серию перфораций на бобине бумаги, а эта бобина, в свою очередь, подавалась в литейную машину, похожую на рояль, и считывалась с нее, что приводило к отливке отдельных горячих металлических частей шрифта.

Родственная конкурирующая машина Linotype выпускала целые строки или слитки, но одиночные буквы Monotype позволяли легче исправлять ошибки. Эти машины стремились к "нераспространению": после традиционной буквенной печати отдельные буквы должны быть трудоемко помещены обратно ("распределены" или "распущены") в свои оригинальные отделения, готовые к повторному использованию, но в Monotype буквы могли быть просто выброшены и переплавлены перед новым тиражом.

Для продвижения этой технологии типографский советник Monotype Стэнли Морисон выпустил серию возрожденных исторических типов, включая Garamond, Bembo, Poliphilus, Bell и Fournier. Баскервиль был главным среди них. Хотя резчики Баскервиля резали его семнадцать размеров шрифта с некоторым изменением пропорций, в основе режекции Monotype в 1923 году лежал 18-пунктовый большой шрифт, использованный Баскервилем в его издании "Comoediae" Теренция (1772), а также в его Библии. ("Рассчитано на людей, которые начинают хотеть очки, - писал Баскервиль о своем большом букваре, - но стыдятся использовать их в церкви"). В результате пересмотра переиздания - новые буквы стали немного чище, изящнее и современнее оригиналов - Баскервиль быстро стал широко использоваться и снова стал влиятельным: как писала Беатрис Уорд в 1927 году, Баскервиль "обретает постоянство только благодаря тому, что его открывают заново". Серия Monotype была приобретена издательством Кембриджского университета в 1924 году; одной из самых ранних книг, в которой использовался Monotype Baskerville, были "Дневники Т. Дж. Кобден-Сандерсона" (1926) - о них подробнее в главе 9. По словам самого Морисона, "можно с уверенностью предсказать... что его [Баскервиля] дизайн сохранит свое уже установленное положение в качестве одного из полудюжины стандартных книжных и джоббинговых шрифтов мира". Выберите "Баскервиль" в следующий раз, когда будете писать документ Word - или внимательно посмотрите на шрифт, который вы сейчас читаете, - и представьте себе улыбку, мелькнувшую на призрачных лицах Джона и Сары.

Баскервиль продолжает жить, но в современном исполнении. И Сара тоже. В 1996 году американский шрифтовой дизайнер словацкого происхождения Зузана Личко (р. 1961) создала шрифт в цифровом формате, а не в металле, который она назвала "Mrs Eaves" (Личко убрала точку после "Mrs", чтобы иметь возможность заявить авторские права на название). Он был выпущен типографией Emigre, которой управляли Лико (которая не ездит в карете с японской обшивкой) и ее муж. По сравнению с Баскервилем, Mrs Eaves меньше и тяжелее, с более широкими символами и более толстыми засечками, а контраст толщины и тонкости между ножками букв и волосками (за что критиковали Баскервиля) был уменьшен; но Mrs Eaves явно напоминает Баскервиля, особенно в строчной букве "g" и знаменитой заглавной "Q". "Достаточно традиций с обновленной изюминкой", - сказал Лико в интервью в 2002 году. Достаточно знакомый, чтобы быть дружелюбным, но достаточно разный, чтобы быть интересным". По словам историка дизайна Пола Шоу, Mrs Eaves "обладает тихой силой. Он очень читабелен... и избегает вычурности". Относительно широкие пропорции шрифта позволяют использовать его для размещения текста в заголовках и аннотациях к книгам: Mrs Eaves придает тексту присутствие - присутствие, которое замедляет чтение". В настоящее время этот шрифт используется для WordPress, а также для названий книг Penguin Classics и множества других продуктов, включая обложки альбомов Radiohead и Coldplay и бутылки пино нуар.

В завершение этой главы давайте представим себе сцену. Это 1821 год. Георг IV только что короновался как король. Только что вышел первый в истории выпуск газеты "Манчестер Гардиан". Мы находимся в магазине на Кембридж-стрит в Бирмингеме. Вывеска над дверью гласит: "Мессрс Гибсон и сыновья". Сам мистер Гибсон - высокий, сутулый, вежливый, но явно хитрый - проводит нас через главный магазин в заднюю комнату. Здесь горит слабый свет. Свечи мерцают. На столе в центре комнаты стоит свинцовый гроб. Гибсон берет с каждого из нас по 6 долларов, кладет монеты в карман пальто и открывает крышку. Судя по быстроте его движений, он делал это уже много раз. Он шепчет: "Ближе, ближе". Мы заглядываем, сначала нервно, но вскоре с большей уверенностью. Внутри лежит труп, завернутый в белый льняной саван. Поперек груди трупа лежит ветка лавра, сохранившаяся настолько хорошо, что кажется, будто ее положили на прошлой неделе, хотя тело мертво уже сорок шесть лет. Глаза отсутствуют, но кожа, брови и зубы все еще напоминают лицо человека. Запах ужасен: резкая, гнилостная вонь. Через пятнадцать секунд Гибсон закрывает крышку гроба. "Величайший печатник Европы", - говорит он. Приходите на следующей неделе, чтобы взглянуть еще раз".

Труп Баскервиля, как и его тип, прожил посмертную жизнь не в достойном застое, а в своеобразном маневренном путешествии: в череде перемещений. В своем завещании 1773 года Баскервиль предписал жене позаботиться о том, чтобы его "тело было похоронено в коническом здании в моих собственных помещениях,