условиям... Сирадж хотел, чтобы англичане вели себя так же, как армяне на протяжении веков: торговали в провинции как подвластное купеческое сообщество, полагаясь не на собственные укрепления, а на защиту могольского правителя.

Дрейк даже не удосужился ответить, и на следующий день после сдачи фабрики Касимбазар Сирадж уд-Даула отправился со своей армией, насчитывавшей уже 70

000 человек, завоевывать Калькутту и подчинять себе ее могущественных купцов.

 

В то время как Сирадж уд-Даула шел на юг, чтобы оказать давление на Компанию, в 1000 милях вглубь страны другой молодой могольский принц, которому также было около тридцати лет и чья судьба также будет фатально переплетена с судьбой Клайва и Компании, пытался оказать свое влияние на оплот джатов Ханси , в ста милях к западу от Де лхи. Принц, приветливый и гуманный интеллектуал и литератор, "добрый до слабости", по словам графа де Модава, не очень подходил для карательной экспедиции, и его путь был отмечен меньшим успехом, чем путь безжалостного и кровожадного Сираджа уд-Даулы.

Принц Али Гаухар, шах Алам, был высоким, красивым, хорошо сложенным мужчиной, одаренным всем тем обаянием, чувствительностью и образованностью, которых не хватало Сираджу уд-Дауле. Он не был солдатом, но был выдающимся поэтом на нескольких языках; именно в этой области, а не в военном искусстве, лежали его интересы, хотя лично он был известен как храбрый в бою и прекрасный фехтовальщик.

Жан Лоу, который так язвительно писал о Сирадже уд-Дауле, был близок к тому, чтобы описать молодого Шаха Алама как идеального принца: "Он выше среднего роста с привлекательными чертами лица, но с удивительно темным цветом кожи", - писал он.

Шахзада получил самое лучшее образование и извлек из него большую пользу. Все, что я наблюдал, показалось мне благоприятным. Он хорошо владеет восточными языками и историей. Он знаком с арабским, персидским, тюркским языками и языком хиндустани. Он любит читать и никогда не проводит дня без того, чтобы не посвятить этому несколько часов... Он обладает пытливым умом, естественно, весел и свободен в своем частном обществе, куда он часто допускает своих главных военных офицеров, которым он доверяет. Я часто имел такую честь".

Злосчастная судьба принца сложилась так, что он родился в ту эпоху, когда голая агрессия и грубая сила, казалось, приносили более надежные результаты, чем обаяние или умиротворение. Как он сам выразился,

Вероломством дворянства и вассалов возникла анархия, и каждый провозглашает себя государем на своем месте, и они враждуют друг с другом, сильные преобладают над слабыми... Священное сердце Его Величества с тревогой думает о том, что если он не защитит честь своей семьи и империи, то это уменьшит его достоинство в глазах тех, кто следует только внешнему виду ... В этот век заблуждений и обмана Его Величество не зависит ни от чьих услуг или признаний в верности".

После резкого сокращения империи во время правления Мухаммада Шаха Рангилы двумя десятилетиями ранее, внутренние районы Шахджаханабада превратились в одичавшую, съеденную собаками деревню, где каждая деревня теперь была самодостаточной, фортовой республикой, воюющей со своими соседями. Поскольку Моголы практически не оказывали помощи этим деревенским республикам во время бед и вторжений, жители не видели причин платить налоги. Задача принца, согласно "Шах Алам Нама", заключалась в том, чтобы "наказывать тех злодеев-раджей, которые вышли за рамки послушания, и тех заминдаров, которые из темноты своих сердец подняли мятеж, чтобы они были наказаны и приведены в порядок". Все вышло не совсем так. Когда принц попытался заставить Ханси подчиниться и платить подати, жители города просто закрыли свои ворота, а затем под покровом темноты напали на его лагерь и ограбили его.

Шах Алам родился в Красном форте, внук императора Бахадур-шаха I. Он был воспитан и получил образование в принцевой "клетке" - салатиновых покоях Красного форта, где принцы воспитывались в некотором комфорте, но не имели возможности покинуть свою тюрьму. Ему было всего двенадцать лет, когда Надер-шах ворвался в Дели и разграбил почти все сокровища Моголов; и он рос, постоянно осознавая, что его династия потеряла из-за персов, афганцев и маратхов, и что необходимо срочно восстанавливать. Но в 1753 году, вместо того чтобы объединиться и дать отпор, Моголы снова уничтожили себя в новой гражданской войне, которая поставила крест на всех прогнозируемых надеждах на восстановление империи.

После судебного заговора против него визирь Сафдар Джунг, наваб Авадха, сразился на улицах Дели со своим бывшим протеже, шестнадцатилетним Имадом уль-Мулком, подростком-мегаломаном, внуком Низама уль-Мулка. Гражданская война между старым визирем и его сменщиком-подростком бушевала в пригородах города в течение шести месяцев, с марта по ноябрь, а старый и новый города Дели удерживались противоборствующими группировками. В результате боев пространство между ними превратилось в руины. Поэт Сауда писал, что опасность нападения теперь всегда присутствовала в Дели, так что даже в центре Шахджаханабада мужчины выходили вечером в полном вооружении на мушаиры [поэтические концерты], как будто шли на битву: "Видите, как извращена справедливость века!" - писал он. Волки бродят на свободе, а пастухи в цепях".

Новый визирь был воспитан своим пуританским отцом, Гази уд-Дином, в строгости и аскетизме, проводя дни под присмотром наставников и мулл, а в пятницу мусульманской субботы в компании одних евнухов. Ему не разрешалось общаться с детьми своего возраста или посещать выступления музыкантов и танцовщиц. Результатом этого стали ранние интеллектуальные достижения, но они были подорваны безграничным честолюбием и глубоким аморализмом, которые привели к тому, что он ополчился на всех, кто ему помогал, начиная с его покровителя Сафдара Джунга.

Последний ранее вмешался, чтобы спасти семейные владения Имада после смерти его отца, и назначил его в возрасте шестнадцати лет на важную придворную должность императорского казначея. "На первый взгляд молодой Имад уль-Мульк был красивым юношей с очаровательными и приятными манерами", - писал Жан Лоу. Сафдар Джунг относился к нему как к собственному сыну и вряд ли мог представить, что на самом деле кормит змею у своей груди".

Его природное обаяние и талант позволили ему добиться полного господства над разумом императора... и он совершенно не стеснялся чести, когда речь шла о достижении его цели, и был вполне готов пожертвовать своим благодетелем... Его поведение отличалось лишь крайним коварством и отвратительной жестокостью. Его всегда видели с четками в руках, но его кажущаяся набожность была такой же, как у Аурангзеба, - ничем иным, как чистым лицемерием. Благочестия стоит опасаться больше всего, когда оно доведено до крайности. Едва утвердившись на посту визиря, он