Шрифт:
Закладка:
И все-таки интересно, насколько далеко все зайдет, раз рядом находится Геракл?
— Геракл, что может случиться самое плохое, если наш план рухнет?
— Я не хочу даже думать об этом.
— Так все скверно?
— Да, так все скверно.
Они обходили площадь по периметру, направляясь к ступеням.
— Я хочу добиться чего-нибудь прямо сейчас, понятно? Если это не получится, праздник будет сорван, чудовище выползет, и люди погибнут, Деметра и Посейдон обозлятся на меня за то, что я испортил торжества в их честь, Гера одержит верх, и, если я уцелею, полдюжины богов будут гоняться за мной до конца моих дней.
Геракл подумал немного и ответил:
— Угу, все примерно так и будет, как ты говоришь.
Иолай остановился.
Геракл остановился тоже, повернулся и спросил с ласковой улыбкой:
— А что, у тебя есть другой план?
Иолай засмеялся:
— Нет, пожалуй, что нет.
Тогда они пожали друг другу руки и быстро обнялись.
Потом они вышли из толпы на площадь, и Иолай прошептал:
— О боги!
Глава XVIII
Праздничный пир
Главная площадь превратилась в миниатюрный амфитеатр. Рядом с мраморной колоннадой поставили маленькие колонны, на которых стояли большие плошки с маслом — их должны были зажечь после захода солнца. Трибуны выросли до десятка с лишним рядов, они начинались с каждой стороны от ступеней здания совета старейшин и закруглялись плавной дугой до главной улицы.
Самые богатые и знатные граждане сидели поблизости от мраморных ступеней, простые смертные устроились сзади. Те, кому мест не хватило, сидели прямо на земле за длинными красными канатами, прикрепленными к сверкающим медным столбам, и даже на крышах близлежащих домов.
В портике здания, под остроконечной крышей, украшенной цветочными гирляндами, стояли три стола, покрытые белой тканью. Они были обращены к площади, и за каждым виднелся ряд стульев с затейливыми резными высокими спинками. За левым столом сидели вместе со своими женами старейшины из окрестных городков; раздувшиеся от важности и уже раскрасневшиеся от выпитого вина. Средний стол занимал городской совет старейшин. Правый был пустой и предназначался для женщин, претендующих на титул царицы летнего праздника.
Геракл и Иолай сели за средний стол.
Иолай с изумлением воззрился на стоящие перед ним блюда с яствами и кувшины с вином.
— Боги, и что я теперь должен делать? — воскликнул он.
— Пировать, что же еще? — рассмеялся Геракл.
— Что? Вот так, на глазах стольких людей?
Зрителей было действительно много, сотни, если не тысячи, на трибунах и на земле; у большинства на коленях лежали собственные бурдюки с вином и закуска, а их внимание разрывалось между знаменитыми и не очень знаменитыми персонами, восседающими в портике за этими тремя столами, и представлением, непрерывно бурлящим в середине площади. Там сменяли друг друга музыканты, танцовщики, жонглеры, фокусники, гимнасты. Никто никого не объявлял, просто одни выходили после других.
Геракл ничего этого не замечал.
С самого их появления на мраморных ступенях на них набросились мужчины и женщины, выкрикивая имена своих кандидаток на титул царицы; они даже не слушали, когда он сообщал им, что не знает ни одной из девушек. Наконец один из старейшин призвал всех к порядку. Он настоял, чтобы в знак высокого положения судей на них надели гирлянды цветов, а потом потащил их от стула к стулу с таким видом, будто их пригласили сюда именно по его инициативе.
Вскоре после того, как они наконец-то снова оказались на своих стульях, Вениция захватила место справа от Иолая. А вот слева от Геракла оказался подозрительно большой промежуток между ним и Иокастой Перикал. Таким образом, его попытки поговорить с Титом или его женой оканчивались ничем. Тит так был занят, отдавая распоряжения слугам и стражам, что Геракл даже заподозрил, не специально ли он избегает его. Иокаста оказалась такой же неуловимой; она почти не садилась на свое место и вся была поглощена заботами об удобстве других гостей.
Иолай тоже не был ему помощником.
Геракл не знал, как это удалось Вениции, но она натянула на себя облегающее полупрозрачное платье, прикрыв его красной накидкой, которая закутывала ее плечи и грудь всякий раз, когда рядом стоял отец, и тотчас же пропадала, когда он отходил подальше.
Иолай явно обратил внимание на это платье — и на все то, что оно открывало, — и прилагал такие усилия, чтобы не обнаружить это, что Геракл не смог удержаться от усмешки.
«Да уж, — подумал он, — этот парень неисправим».
И, вероятно, обречен сломать себе шею, так как его внимание разрывалось между откровенным заигрыванием Вениции и заключительным номером этой части праздника — танцовщицами с одного из ближайших от Фемона островов, очень милыми и гибкими, все время сбрасывавшими с себя вуали, которые едва прикрывали и без того весьма вольные туалеты.
Толпе они понравились, Иолаю, само собой, тоже.
Лишь Вениции они явно не понравились, и она едва не забралась на колени Иолая, чтобы заставить его смотреть на нее, а не на танцовщиц.
Геракл признался себе, что и он не совсем равнодушен к женскому обаянию, когда девушки легко выпорхнули с площади, но в этот момент его насторожило то, что он увидел над фемоном.
Он подтолкнул Иолая локтем.
— Гляди-ка.
— Я и так гляжу, — ответил Иолай, не поворачивая головы.
Вениция захихикала.
— Не туда, — сказал Геракл, сопровождая свои слова щипком, и показал на восток: — Вон туда.
Хотя над городом все еще ярко светило солнце, небо над морем уже закрылось тучами. Черные тучи с серыми краями постоянно перемещались, увеличиваясь в размерах, и в них уже посверкивали молнии.
Иолай несколько секунд смотрел на молнии.
— Они не движутся на нас
— Пока еще нет.
— Сколько еще у нас времени?
Геракл только покачал головой.
В этом заключалась сложность его почти созревшего плана. Впрочем, в плане имелось много таких же сложных моментов, и большинство из них невозможно было обойти, так как он совершенно не знал, каким образом Гера приведет в движение механизм своей мести. У него появилось искушение еще раз посоветоваться с Посейдоном, но времени на это уже не было. Все, что у него осталось, — это инстинкт, тонко настроенное чувство самосохранения.
Движение слева заставило его повернуть голову, и как раз вовремя, чтобы увидеть, как вестник что-то прошептал на ухо Иокасты. Она окаменела, и ее глаза мгновенно наполнились слезами. Она кивнула, жестом отпустила слугу и встала из-за
