в ситуации последовательного умолчания нечего ставить под сомнение и не о чем спрашивать. Этот аспект лжи отмечает Войцех Худы, когда, указывая на роль высказанного слова, как знака, говорит:

«Знак, как посредник, обличает разоблачение лжи. Он может не сочетаться с другими знаками, и таким образом вызывать подозрение того, кого обманывают; он может стать основой для будущей конфронтации с действительностью (ideą) и продемонстрировать свою несочетаемость с ней. Знак дает некий шанс на защиту от предполагаемой лжи»[212].

Потому умолчание, если только оно последовательно и удачно реализовано, становится совершенной ложью, особенно удачной сейчас, во времена вездесущих средств массовой информации. Их повсеместное присутствие приводит к тому, что наше восприятие мира меняет свой статус, мир становится своего рода отраженным в них, поскольку в такой перспективе «быть» или «существовать» по отношению к какому-либо событию или политику, означает: «быть содержанием сообщения в средствах массовой информации», «быть содержанием чьего-либо высказывания в СМИ». Параллельно с этим: «не быть содержанием сообщения в средствах массовой информации» означает то же самое, что и «не быть вообще», «не существовать».

Вслед за Евой Томпсон можно сказать, проводя применявшееся ранее в западной литературе разделение между фактами и событиями, что нечто, некий факт «есть», «существует» только тогда, когда он становится медийным «событием», и только при этом условии он имеет значение, «считается»[213]. Это разделение и выводящийся из него принцип говорят нам, что в современности, когда наше мировоззрение в огромной мере формируется при посредстве СМИ, самый значимый факт в настоящем или прошлом имеет значение лишь настолько, и присутствует в общественном сознании лишь в той мере, насколько он будет этими СМИ подхвачен и доведен до общего сведения, если СМИ сделают из этого факта «событие»: дня, недели или даже года. Это СМИ решают де факто решают, что является, а что не является «фактом», поскольку это они решают, что они сделают «событием». Но это, последнее, вовсе не должно быть значащим фактом; оно вообще не должно быть фактом, т. е. чем-то, что на самом деле произошло в некоторое время в некотором месте. Как удивительно точно пишет Карола Дитце: «События [сами по себе. Прим. авт.] не происходят, события производятся (art produced)»[214]. Задачей средств массовой информации является создание событий и концентрирование внимания общества на них, независимо от того, произошло ли то, о чем они информируют, в действительности, или нет.

Так спросим же, в чем проявляется цель, успешность и одновременно зло этой формы лжи? Ответ мы находим в языке. В словаре понятий немецкого языка мы находим слово «Todschweigen». Оно идеально передает суть деятельности современных лжецов из СМИ. Дословно оно означает «осуждение кого-либо или какого-либо события на смерть через молчание о нем». Это радикальная форма лжи. Я называю эту форму радикальной, поскольку она является самой жесткой противоположностью правде, понимаемой как открытость и явность, или же: «извлечение на свет того, что скрыто». На радикализм подобным образом понимаемой лжи указывает выразительно звучащее в данном термине «Todschweigen» слово «смерть» (Tod). Оно здесь абсолютно не случайно, и великолепно передает суть описанного явления.

11.2. Волынская ложь

Связь так понимаемой смерти, отсутствие в общественном сознании, с намерением умолчания, реализованным с полным умыслом, замечательно выразил покойный Ян Залесский, очевидец бандеров-ских преступлений, отец ксендза Тадеуша Исаковича-Залесского. В одной из своих неопубликованных статей о судьбе жителей Кре-сов он констатировал:

«Кресовян убили дважды. Первый раз ударами топора, второй раз умолчанием»[215].

Умышленное игнорирование жертв посредством умолчания в масштабах общества означает их отсутствие в человеческом сознании и памяти[216]. Жертва не только перестает быть, т. е. существовать для других, но и теряет все принадлежащие ей права, раз уж ее нет, и создается впечатление, что никогда не было. Прежде всего, она теряет право на защиту и элементарную справедливость. Особенно опасно использование тактики умолчания в русле истории, исторической политики или текущей политики. Упоминавшийся здесь В. Худы писал:

«При интерпретации событий умолчание становится устрашающе грозным оружием, если им хотят воспользоваться с целью внушения лжи, поскольку абстрагирование от определенных аспектов содержания — это часть рутинной деятельности историка, а опущение в фактическом описании даже единственного нюанса может значительно исказить сущность явления[217].

Современные инженеры общественной жизни, «дизайнеры» от истории и прочие лжецы хорошо это знают, а политики в рамках текущего политического курса с большой охотой прибегают к инструменту манипуляции, которым является умолчание.

11.3. Ложь умолчания в постановлении Сената

Я думаю, что репрезентативным и вместе с тем вопиющим примером такого историко-политического умолчания является позорное постановление Сената Польской Республики от 30 августа 1990 года, осуждающее т. н. операцию «Висла»[218]. В нем осудили абсолютно легальные[219], в свете международного права, действия тогдашних властей Польши, защищавших польское население [после окончания Второй Мировой войны, на территории восточных и юго-восточных воеводств самой Польши! — Прим. пер.] от убийств бандами ОУН-УПА, которые продолжались беспрестанно в ходе всей Второй Мировой войны и в течение двух лет после ее окончания; действия, имевшие своей целью лишить их снабженческой и разведывательной базы. Сенат, однако, не посчитавшись с мнением подавляющего большинства поляков, постановил осудить операцию «Висла», хотя она не повлекла никаких жертв среди находившегося в зоне ее действия украинского и лемкского населения. Вместе с тем Сенат (а также сенаторы последующих созывов) полностью умолчал следующее:

Во-первых, умышленное, реализованное в атмосфере террора, повлекшего несколько тысяч жертв среди поляков, евреев, русских и армян, изгнание нескольких сот тысяч поляков из областей на польском пограничье, бывших для них родиной на протяжении почти семи веков. Изгнанные жители Кресов ни в малейшей степени не были причастны к убийствам и бандитским нападениям на своих соседей (подобные были редкостью). В упоминаемом постановлении полностью умолчали также, что бегство из обжитых на протяжении веков родных мест было для поляков часто единственным шансом спасти свою жизнь от необычайно жестокой смерти от рук банд ОУН-УПА и дивизии СС «Галичина», стремившихся вселить ужас в тех, кто хотел бы остаться в своих домах[220]. Поэтому, руководствуясь элементарной логикой и универсальной этикой природного права, в первую очередь осуждения Сенатом Польской Республики заслуживали изгнание поляков из их родных мест и преступная антипольская деятельность гитлеровских коллаборационистов из ОУН-УПА и дивизии СС «Галичина».