ее воспринимает, увидеть то, что мы сами видим. Правда — это нечто очень простое и, в своем роде, ее понимание доступно нам с рождения. Оно тоже является чем-то изначальным. Это подтверждает психология развития человека: дети в самой ранней фазе развития речи всегда говорят правду, поскольку спонтанно начинают с выражения того, что и как им доступно.

Ложь — это совсем иное. Она — структура гораздо более сложная нежели правда. Мы не умеем сразу лгать, этому мы должны учиться. Человек начинает лгать только тогда, когда хорошо овладеет языком и познает сложные правила и структуру лжи.

4. Что же такое ложь?

Ложь — это явление исключительно человеческое. Знаменательно, что латинское слово persona, которым со времен Средневековья обозначается человек (человеческая личность), во времена Древнего Рима обозначало маску, или человеческую голову в маске[198]. В этом заключена глубокая мысль философов-христиан, согласно которой не проявленность нашей жизни, но скрытость бытия свойственна истории человечества. И с этим связана наша склонность ко лжи, несмотря на изначальную направленность человека на истину, понимаемую как проявление того, что скрыто. Таким образом, в человеке проявляется своеобразная драма, заключающаяся в наличии в нем двух противоположных векторов: первого, направленного на поиски правды, т. е. — подобно прожектору, направленного в сторону темноты — на выявление того, что скрыто. И другого, направленного на скрытость, «затемнение» (ср. греч. глагол lanthano), что заключается в маскировании того, что есть, т. е. во лжи. Хотя естественным природным образом мы направлены на познание того, что есть, в его явном проявлении, т. е. на правду в понимании Платона, одновременно мы способны ко лжи как отрицанию (маскированию) этой явности.

5. Два классических определения лжи

Категория лжи неоднократно была предметом философских размышлений. Философ и теолог раннего Средневековья св. Августина Гиппонского (354–430) так определил ложь:

«Ложь есть любое высказывание, произнесенное с желанием ввести в заблуждение»[199].

По мысли этого определения, сущностью лжи является желание ввести в заблуждение. Это означает, что имеем ли мы дело в данном случае с ложью или нет, в конечном итоге решает чья-то конкретная воля, желание ввести кого-то в заблуждение, а не обязательно сам факт введения кого-то в заблуждение. Однако наряду с этой дефиницией, мы находим в письмах Августина еще одно определение:

«Ложь — это неверное обозначение (falsa signification), употребленное с намерением ввести в заблуждение»[200].

Значит, можно представить себе ситуацию, когда кто-то захочет кого-то обмануть, т. е. ввести в заблуждение, но по причине неполной информации или по ошибке скажет ему правду. И хотя адресат высказывания не будет введен в заблуждение или обманут, однако ложь будет иметь место, поскольку этическая квалификация чьего-либо высказывания решается наличием момента воли или также интенции ввести кого-то в заблуждение (intentio fallendi), а не логической ценностью этого высказывания.

6. Разные формы лжи

Св. Августин выделил различные формы лжи, понимаемые как обманывающее адресата наших высказываний сокрытие правды о чем-либо. Сокрытие всегда имеет форму некоей тактики, суть которой заключена в намерении ввести в заблуждение (intentio fallendi) адресата широко понимаемого высказывания. У лжи также есть свои чрезвычайно разнообразные формы выражения: от самых простых, в виде мимики лица, жестов рук, т. е. того, что мы называем языком тела, до крайне сложных форм языкового общения — от вводящих в заблуждение туристя, который на самом деле спрашивает у нас дорогу на вокзал, неискренних поздравлений с днем рождения, до лживой, скрывающей нашу неприязнь к кому-либо, улыбки на лице. Нас, однако, будет интересовать та особая разновидность лжи, коей является ложь через умолчание.

7. Молчание и умолчание

Вначале я хотел бы разделить две категории — молчание и умолчание. Молчание — это явление этически нейтральное[201].

Мы молчим, когда едем в трамвае, ждем у кабинета зубного врача, наблюдаем захватывающий дух пейзаж в горах. Никакому из перечисленных случаев молчания мы, однако, не можем приписать какой-либо этической квалификации, поскольку они этически нейтральны. Молчание само по себе не имеет никакой этической квалификации или определенного смысла, но может быть началом этого смысла.

В истории философии молчание имело свой метафизический, но также и этический смысл. Если речь идет о первом, то, согласно идеям неоплатоников, весь мир родился из изначального молчания (sige)[202], само же оно является условием, дабы — как утверждали неоплатоники — человек мог уверовать и вернуться (epistrophein) к богу, источнику всякого смысла (logos). Ранее, в школе пифагорейцев, молчание было не только духовным упражнением, которое, в течении первых трех (а, по мнению некоторых, и более) лет должны были обязательно выполнять новички, но также и своеобразным основным условием концентрации внимания, позволявшим всматриваться в вездесущую гармонию, а прежде всего, вслушиваться в музыку мира. Согласно св. Августину, настоящая риторика находит высшее воплощение в молчании, в котором замысел непосредственно достигает действительности[203].

Молчание можно также рассматривать в знаковой семиотической перспективе. Соотнесенное с семиотическо-прагматическим измерением, которое описывается схемой:

автор сообщения — адресат сообщения, т. е. при наличии двух или более лиц, оно становится потенциальным знаком[204], т. е. носителем определенного смысла. В качестве знака молчание оказывается чрезвычайно объемным средством выражения, которое оформляет различные смыслы и принимает разные формы. Эти смыслы должны как-то выражаться на межличностном плане[205]. Это значит, что кроме их субъекта-автора (отправителя), должен быть некий получатель, который является их адресатом. В контексте рассуждений об умолчании, нас будут интересовать две основные разновидности форм молчания, одни из которых (1) что-то проявляют, другие же (2) скрывают[206].

В первом случае мы имеем дело с формами значимого, красноречивого молчания, которое является особой (предпредикативной) формой выражения правды в ее платоновском понимании. Такой формой значимого молчания является, например, великолепный образ Лив Ульман в фильме «Персона» (1966 г.) Ингмара Бергмана, в котором она не говорит ни единого слова, но молчанием и актерской игрой выражает всю глубину внутренних переживаний и личного страдания. Стоит обратить внимание на само название этого фильма, т. е. слово «персона». Обычно оно означает личность, однако, как уже было сказано, это слово передает глубокий план человеческого существования, который символизирует театральная маска, бывшая в классической латыни изначальным десигнатом слова «персона». Ведь человек может перед одними открывать, проявлять правду, а от других ее