скрывать[207]. Это молчание оказывается прозрачным medium, которое великолепно раскрывает выражаемые мимикой лица переживания персонажа, которого играет норвежская актриса, и полностью концентрирует на них внимание зрителя.

Однако то же молчание может принять и иную форму, которая ничего перед нами не раскрывает, но также и не скрывает чего-либо. Молчание (silentium) в этом случае является знаком абсолютно непрозрачным, поскольку оно концентрирует внимание на себе вместо действительности, которая потенциально могла бы выражать и ком-муницировать. В этом случае, однако, она ничего не выражает. Поскольку молчание ничего не сообщает, оно не является носителем ни правды, ни лжи. Примером такого молчания может быть пассажир, сидящий напротив нас в поезде или пешеход, которого мы видим за стеклом какого-нибудь кафе, откуда смотрим на прохожих.

Абсолютно иную и более ярко выраженную характеристику имеет молчание в значении (2), понимаемое как умолчание. Оно является состоянием, характеризующим исключительно человека. Это такая форма сознательного и целенаправленного сокрытия информации о чем-либо, особым средством выражения которой, и вместе с тем, средством введения в заблуждение, является именно молчание. Эта форма молчания понимается, однако, несколько иначе, нежели та, о которой шла речь выше. У так понимаемого молчания есть своя, чрезвычайно богатая, семантика в области риторики и эстетики музыки, а именно, воздержание от какого-либо высказывания. Молчание в значении (2) по-гречески обозначается как dnoatwnqatę (aposiopesis), а по-латыни — reticentia либо obtinentia. Оно является формой скрытости lethe, которая, в свою очередь, есть или может быть исходным компонентом лжи. Не каждая форма скрытости в случае человека должна означать ложь. Например, кто-то может скрывать от других факт, что пережил в детстве некий болезненный опыт (например, смерть кого-то из родителей), которым он не хочет делиться с другими. Однако в любой лжи, наряду с элементом намерения ввести в заблуждение (intentio fallendi), выступает элемент скрытости как основной фактор этой лжи.

8. Структура умолчания

Умолчание, в отличие от этически нейтрального и пустого по значению молчания, является феноменом со сложной структурой. Оно состоит из следующих элементов, которые соответствуют основным признакам лжи:

— во-первых, умолчание является действием, обусловленным целью, и добровольным;

— во-вторых, умолчание всегда скрывает под завесой молчания от кого-то определенную информацию;

— в-третьих, это форма скрытости, которая является отрицанием классически понимаемой истины в значении, сформулированном для нее Платоном;

— в-четвертых, у умолчания по своей сути есть его адресат, то есть тот, от кого скрывается эта информация.

Тем, что отличает эту форму лжи от иных ее проявлений, является ее особый знаковый носитель, при помощи которого скрывается знание. Это молчание, как изначальная единица плана выражения, своеобразное начало-источник (principium) речи и языка. Такое молчание не является молчанием нейтральным, о котором шла речь ранее.

Молчание, которое скрывает правду, не является молчанием «глухим», а тем более семиотически нейтральным, ничего не значащим, ничего никому не сообщающим. Обычно это так называемое красноречивое молчание. Оно сообщает нам нечто конкретное при помощи неписаного внутреннего языка (lingua mentalis): «ничего не знаю» или «ничего не случилось». Умолчание, или молчание, скрывающее правду, использует молчание как средство. Это знаковое выражение экспрессии, которое сообщает конкретному адресату состояние, противоречащее тому, которое испытывает тот, кто умалчивает. Что это значит? Умалчивая об информации, которой я располагаю, своим молчанием я сообщаю о состоянии противоположном тому, что на самом деле переживаю в данный момент, а именно даю понять: «но ведь я ничего не знаю!» Хотя я осведомлен, то есть знаю о чем-то, о чем я должен в данной ситуации проинформировать моего собеседника, однако своим красноречивым молчанием я даю понять, что ни о чем не знаю, либо что то, о чем я знаю, не имело места. Это классический пример лжи, о котором писал св. Августин, когда приводил определение лжи, построенное как бы в обратном порядке по отношению к предыдущему:

«Каждый, кто лжет против того, что чувствует душа, тот говорит с намерением ввести в заблуждение»[208].

Само реализованное в данный момент намерение ввести в заблуждение, является сущностью лжи. В свою очередь, умолчание это именно такого рода ложь против того, что чувствует душа, и одновременно действие, которое имеет целью ввести в заблуждение кого-то, от кого скрывают правду о чем-либо.

9. Правда и память против умолчания как формы скрытости (leithe)

Классически понимаемая правда в изложении Платона, или не-скрытость (aletheia), всегда оставалась в тесной связи с памятью (anamnesis). Эта связь возникала, поскольку то, чему в качестве aletheia была противопоставлена правда, и что обозначалось словом lethe, само было эффектом беспамятства и забытья. Отсюда правда как явность — отрицание состояния lethe — должна была быть связана с получением при помощи силы памяти знания (осознания) того, что уже каким-то невыраженным образом присутствует в нашем сознании, хотя одновременно остается скрытым от нас. Душа, чтобы познать истину, т. е. то, что есть, должна была в ходе воспоминаний о себе, т. е. пользуясь силой памяти, заново отыскать знание о чем-то[209]. К этому знанию принадлежало, в том числе, и ее собственное прошлое. Знакомство с индивидуальной историей отдельных личностей не только проясняло генезис отношений этих индивидуальностей между собой, объясняя этим ту, а не иную их общественную позицию, но прежде всего формировало их индивидуальное тождество и создавало естественные связи в рамках одного и того же народа (ethnos), частью которого они были и с историей которого себя идентифицировали. Память, а тем самым и правда, имели, таким образом, огромное значение одновременно в масштабе как индивидуальном, так и общественном. По отношению к индивидуальностям, память была, как уже было сказано, основой их тождества, а также условием понимания мира, в котором жила данная индивидуальность.

Дело в том, что Платон провозглашал врожденность идей, т. е. основных понятий и принципов, объясняющих существование и природу мира. Эти идеи могли быть познаваемы на базе своеобразно понимаемой памяти — анамнеза. В рефлексийном процессе воспоминания действительно существующего, но скрытого в нашей душе знания. В масштабе общества, понимаемая таким образом память формирует реальные связи в существовавшем до сих пор традиционном сообществе (семья, народ) и государстве. Историческое прошлое, которое вызывает представление о памяти, было своеобразным пространством, в котором судьбы отдельных членов данного сообщества и их предков переплетались друг с другом, составляя настоящее. Кроме того, память служит основой еще одного измерения общественной жизни,