— Умница. Расслабляйся, будет только хорошо, — вновь пообещал он, спускаясь губами вниз, к шее, и зарываясь сильными пальцами в мои волосы.

Все что происходило дальше, сложно было описать словами. Я терялась в своей беспомощности, сгорая под поцелуями, с которыми он набросился на мою грудь. Он втягивал вершины сосков, слегка прикусывал, свободной рукой сжимая пальцами оставленный без внимания острый пик.

Невозможность свести ноги, была такой острой, как режущее без жалости лезвие, делая каждое движение еще острее, еще опаснее. Мне хотелось выть, но я только тихонько всхлипывала, мечтая поджать бедра, откровенно разведенные перед ним.

Широкие ладони опустились ниже, и нырнули под мои ягодицы, слегла выкручивая их внутрь. Аксар целовал все ниже, рисуя языком влажные полосы на моих ребрах, спускаясь к ямке пупка, кругом обрисовав и его. И чем ниже он был, тем громче я всхлипывала, запрокидывая голову от иссушающего желания, узнать, что будет дальше.

— Моя мокрая. Текущая. Сладкая, — шептал он, рассматривая меня там. — Если бы ты знала, какая ты красивая, как блестит смазка на розовых губках.

— Ах… — эти откровения только захлестывали волнами, мешая стыд с желанием и похотью, а он все не останавливался, шепча мне грязные словечки, и выдыхая горячее дыхание на влажную кожу.

— Не буду отказывать себе в десерте, — рыкнул, и прижался ртом к промежности, оглаживая ее языком так точечно, что я вскрикнула, и максимально свела колени, по факту не сделав ничего.

Он брал меня ртом так, как хотел. Жадно, пылко, отдавшись процессу. Я дрожала с головы до ног, не в силах сделать ничего, кроме как стонать в голос, закрыв глаза, и смириться с тем, насколько он уверен, и кропотлив.

Мужской язык скользил вверх-вниз, отыскав небольшой пульсирующий бугорок, больше всего остального требующий внимания, и сконцентрировав на нем все силы, добился того, чтобы я закричала в голос.

— Слаще ничего в жизни не пробовал.

— Да замолчи же ты!

— Ни за что. Ты будешь слушать, о том, как я тебя хочу.

В довершении своего обещания, он приставил пальцы в мокрому входу в мое тело, и осторожно ввел их внутрь, отчего я забыла, как дышать. Весь воздух сгорел, даже его остатки в легких истлели, и я вновь закричала, ощущая неторопливые и глубокие толчки.

Он смотрел на меня. Распрямившись, силой развернул к себе мое лицо и смотрел, впитывая, жадно проглатывая хрипы, срывающиеся с моих губ. Он брал меня двумя пальцами, глубоко проталкивая их, и подушечкой большого мучая тот самый бугорок. Его губы блестели от моих соков, но зачарованно смотрящий на меня мужчина, не задумываясь облизал их.

— Аксар… Поцелуй, — выдохнула, понимая, что испепеляющий огонь уже слишком близко.

Все тело вибрировало и звенело. Оно требовало больше близости, больше этого тепла, что давал мне мужчина. Крайности! Обрыва! Полета!

Он резко вынул пальцы, заставив меня вскрикнуть от неожиданности, и придвинулся ближе, приставив вновь твердую плоть к открытому влажному входу, запустив пальцы в мои волосы и склоняясь к губам.

— Кончай.

Толкнулся бедрами, заполняя меня собой, и накрыв мой рот опаляющим поцелуем, задвигался, разрывая натянутые, как канат, нервы, с грохотом, с которым перевернулась моя душа, возвращаясь на место. Сладкая судорога пронзила тело, и я сжалась на мужском достоинстве, слыша, как Аксар зарычал, вдавливая меня в спинку кровати.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​Ребра стянуло, ноги звенели от напряжения, но все, что мне было тогда нужно, это застыть в этом моменте.

Я плохо помнила, как Аксар распутывал мои руки, аккуратно размяв их после пут. Как осторожно развязал ноги и уложил в кровать, пока я, со звенящей от золотистых искр, головой, пыталась вспомнить, кто я и зачем здесь.

Мужчина уложил меня на свою грудь, поглаживая и мягко сминая голые ягодицы, вновь заполнив собой, медленно двигался, не позволяя вернуться в реальный мир.

— Это только начало, моя волчица.

Глава 36. Нежность в тонких покрывалах

Она спала на его груди, трогательно обнимая тонкой рукой широкий торс. Утро уже танцевало за окном, рассеянным светом проникая под расправленный балдахин, рисуя на нежной коже солнечных зайчиков.

Аксар уже не спал, не в силах оторваться от рассматривания голого тела, со следами их неприкрытой близости, которой он насладился настолько сильно, что даже зверь в груди затих, пытаясь прийти в себя.

Она была послушной, отдавала всю себя слепо и доверчиво идя на его голос, руки, и манила своей невинностью и чистой, искрящейся искренностью, отравляя туманом привязанности.

Никогда. Нет, не так. НИКОГДА он не был так возбужден и открыт, стремясь за женским удовольствием больше, чем за своим. Даже самые жесткие игры с Наизой не доставляли ему такой эйфории, хотя она позволяла делать с собой все, что заблагорассудиться его черной душе. Но эти, честно признаться, слишком мягкие элементы, завели его куда сильнее, и гнев пропал.

Совсем.

Просто исчез, не оставив после себя и следа. Голова Аксара была чиста, совершенно свободна от сковывающей боли гнева, и даже… счастлива. Да, именно так. Он был счастлив.

И обнимая тонкое тело своей женщины, не мог поверить, что такое возможно. Вот так лежать, не стремясь к какой-то цели, просто наслаждаться запахом ее волос, гладить теплую кожу поясницы, и смотреть на круглую коленку, которую она бессовестно закинула ему на живот, обнимая его, как плюшевую игрушку.

— Просыпайся, волчица. Или проспишь завтрак, — прошептал, мягко целуя ароматную макушку.

— Я сыта. Даже слишком.

Хохотнув, он позволил девушке перевернуться на другой бок, и аккуратные вершинки ягодиц уперлись ему в бедро, провоцируя на очередной заход до точки ее облегченного крика.

— Уверена, что не хочешь еще?

— Не думаю, что выдержу. Вчера и так было… — она помолчала, и добавила: — Много всего.

— Слишком?

Он буквально нутром ощутил, как загорелись ее щеки от смущения.

Видимо, прокручивая в голове воспоминая о прошедшей ночи, она окончательно проснулась, потому, как поджала ноги и немного отодвинулась, лишая Аксара возможности рассматривать голую попку.

— Нет, не слишком. Просто…

— Ты смущена? Стыдишься? Коришь себя за то, что позволила мне с тобой делать?

— Немного. Вдруг я была слишком… пошлой.

— Не может быть этого «слишком», — мужчина повернулся на бок, силой прижимая к себе обнаженное тело, позволяя ощутить, как член, по-утреннему бодро, прижимается к ее бедру. — Тебе было хорошо?

— Да.

— Мне — даже больше. Чего здесь