– Эйса? – Он делает шаг ко мне, и это его вторая ошибка.

Первой было то, что он не узнал меня сразу.

Я налетаю на него и бью, не успеваю распалиться как следует, а этот жалкий хер уже падает. Подскакивают пацаны, а сучка заплечная царапает мне лицо и визжит прямо в ухо.

Я снова его бью. Бью за каждый год одиночества, на которое он меня обрек. Бью за каждый раз, что он звал мою мать шлюхой. За каждый сраный совет. Я колочу папашу до тех пор, пока кулаки не покрываются кровью, из-за которой уже не видно его хари. По ходу дела, я промахнулся и саданул по асфальту. Уж слишком мне больно.

Пацаны наконец оттаскивают меня к тачке. По лицу струится сраная влага. Та, что, по словам папаши, и отличает пиздюка от мужчины.

Да, я про слезы. Я плачу и не могу остановиться. Еще никогда за всю свою сраную жизнь я не ощущал себя таким сильным и одновременно слабым.

Сам не заметил, как оказался на пассажирском сиденье или кто меня усадил, но я со всей дури бью по приборной панели, так что она покрывается трещинами. Кевин срочно мотает с парковки. Спешит убраться, пока не налетела охрана.

Джон сзади хватает меня за руки и пытается остановить. Вот дебил, думает, что удержит. Я вырываюсь и снова бью по приборной панели. Буду бить, пока руки не онемеют или пока эта срань не перестанет вытекать из глаз.

Я не стану таким, как он. Не стану я, блядь, жалким уебком.

Надо забыться.

– Есть че? Дайте мне че-нить! – кричу я своим.

Дергаю себя за волосы, бью в окно.

– Дышать, сука, нечем!

Кевин опускает стекло, но толку – ноль.

– Дайте че-нить! – ору я. Оборачиваюсь и тянусь к Джону, а этот мудак вскидывает ногу, прикрывается. – Подорвался!

– Все в багажнике! – кричит он в ответ. – Господи, Кевин! Тормозни, надо его, к хуям, успокоить!

Я снова принимаюсь лупить по панели. Джон успевает сбегать наружу и вернуться в салон.

– Ща, пару сек, – говорит.

Врет, сука. Секунд десять проходит, прежде чем он дает мне баян. Я зубами срываю с иглы колпачок и загоняю по вене.

Откидываюсь на спинку сиденья.

– Валяй, – велю Кевину.

Закрываю глаза. Чувствую, что машина трогается с места.

Я не такой, как отец.

И не все бабы шлюхи. Слоун – не шлюха.

– Она героин, – шепчу я.

Глава тридцать вторая

Картер

– Чего бы ты съела? – спрашиваю Слоун.

На обратном пути она попросила меня сесть за руль, и последние пять миль я высматриваю какой-нибудь рестик.

– Все равно. Сойдет любая кухня, кроме греческой.

– Не нравится греческая кухня?

Слоун пожимает плечами.

– Нравится, просто я голодная, а ближайший греческий ресторан только в соседнем городе. Если бы ты захотел греческой кухни, мне пришлось бы ждать слишком долго.

Я смеюсь. Все-таки Слоун чертовски восхитительна. Я хочу взять ее за руку, когда мне приходит сообщение. Я бы не стал читать его за рулем, тем более рядом со Слоун, но Далтон обещал предупредить, если они поедут домой раньше времени.

И уж конечно, пишет он.

Далтон: «Пора вам назад. Эйса совсем плохой».

Твою мать. Неужели мое проклятие с пожеланием смерти сработало?

Я: «Вы что, парни, в аварию попали?»

Далтон: «Нет. Просто он отфигачил родного папашу и теперь у него нехуевый такой нервный срыв».

Далтон: «Все бормочет, что Слоун лучше быть дома к его возвращению. Чувак, таким дурным я Эйсу еще не видел».

Удаляю сообщения и кладу телефон назад в подстаканник. Крепче сжимаю в руках руль.

– Ты уж прости, но остановиться и поесть мы не сможем. Далтон говорит, что у Эйсы был срыв и они едут домой.

– Срыв? – эхом повторяет Слоун.

– Да, он что-то с отцом сделал… Отметелил его в казино, наверное.

Слоун отводит взгляд в сторону.

– Так его отец жив?

Я бросаю на нее удивленный взгляд. Эйса не говорил ей, что его отца посадили за убийство? С другой стороны, такие детали биографии своим девушкам обычно не раскрывают.

– Слушай, Эйса ведь не знает, что ты со мной, – говорит Слоун. – Нам необязательно возвращаться до его приезда. Я есть хочу.

Мне самому не хочется настаивать на возвращении в притон, от которого ей следует держаться как можно дальше.

– Далтон говорит, что Эйса очень надеется застать тебя дома. Видать, ему совсем башню сорвало.

Слоун вздыхает:

– Плевать. Кстати, откуда Далтон узнал, что ты со мной? Я ему не доверяю. И Джону тоже, и Кевину.

– Насчет Далтона не волнуйся. Я бы ему жизнь доверил. – Я кладу ее руку себе на колено. – Доеду до места, где оставил тачку, и выйду, буду в доме позднее. Одновременно нам лучше не возвращаться.

Слоун кивает и больше не произносит ни слова. Нас обоих страшит грядущее, встреча лицом к лицу с Эйсой, который слетел с катушек. Он и в добром-то расположении духа не подарок, а о том, что ждет Слоун сегодня ночью, я даже думать не хочу.

Подъехав к своей машине, я озираюсь, проверяя, нет ли кого поблизости. Утром я оставил тачку в паре миль от дома Слоун и остаток расстояния прошел пешком.

Прежде чем выбраться из салона, я притягиваю Слоун к себе и целую. Она целует меня в ответ и печально вздыхает. Ей как будто надоело прощаться вот так.

– У меня странное чувство: стоит нам сблизиться на шаг, как мы тут же отдаляемся друг от друга на десять, – говорит она.

Я убираю упавший ей на лоб локон волос.

– Значит, надо делать шаги навстречу пошире.

Она натянуто улыбается.

– Очень жаль, что, когда ты приедешь сегодня, поболтать не удастся. Хотелось бы еще раз тебя обнять.

Я целую ее в лоб.

– И мне жаль. Надо придумать незаметный условный знак, обозначающий, что надо поговорить.

– Например?

Я провожу большим пальцем по нижней губе.

– Это мой, – объясняю.

Слоун морщит носик, пытаясь что-нибудь придумать.

– Накрути локон на палец, – предлагаю. – Мне нравится, когда ты так делаешь.

Слоун улыбается.

– Ладно. Если я так сделаю, то знай, что мне охота с тобой уединиться, – накручивает она волосы на палец.

Я целую ее и усилием воли заставляю себя выйти из машины. Жду, когда Слоун уедет, и набираю ответ Далтону:

«До моего приезда не оставляй ее с ним. Я за нее опасаюсь».

Далтон: «Принял. Не знаю, что на него накатило. Он вмазался, продрых минут десять и теперь трещит и трещит.