Они знали, как легко забыть Бельдам, чьей главной прелестью была его пустота. В Мобиле человека охватывали волнение, требования друзей, дела, счета, и он быстро забывал, насколько приятными были дни и мирными ночи. Постоянная вялость и всепрощающая лень переставали казаться желанными.

Хотя никто не осмеливался об этом упоминать, была и вероятность того, что потом уже не будет никакого Бельдама, в который можно было бы вернуться. Дофин заверил, что не станет продавать его, но никто из членов семьи не сомневался в силе убеждения Лоутона МакКрэя или в его коварстве.

Становилось плохо от одной только мысли: Бельдам в руках нефтяных магнатов. Снесенные дома, залитая нефтью лагуна Сэнт-Эльмо, растерзанные гребными винтами моторных лодок морские свиньи в заливе – каких только ужасов они себе не представляли.

Пять оставшихся дней пропитала ностальгия, ностальгия по тому, чем всегда был Бельдам, по быстро пролетевшему месяцу, проведенному вместе, по моментам, которые они, возможно, больше никогда не переживут. И эта последняя неделя июня стала самой жаркой из тех, что можно было бы припомнить; даже Одесса признала, что не помнит более некомфортного времени в Бельдаме. Стояли самые длинные дни в году – каждое утро солнце всходило рано и ярко светило на безоблачном небе. Термометр, прибитый за кухонным окном Сэвиджей, к восьми утра показывал выше тридцати двух градусов. В десять утра становилось заметно жарче, а с одиннадцати до четырех никто не мог выйти наружу.

Утром они надевали купальники и больше не снимали. Хлопковое платье Одессы промокало от пота уже после завтрака, и ей приходилось стирать его каждую ночь. Никто не хотел есть, потому что вся еда казалась испорченной. Никто не хотел читать, собирать пазлы и даже говорить. Все прятались в затененных углах комнат и вешали там гамаки, чтобы тела их как можно лучше чувствовали любое дуновение воздуха. И спали днем, сколько могли. Спать по ночам было невозможно, и они ворочались поверх простыней, обливаясь потом. Воздух был неподвижен. Иногда Индия и Люкер вылезали из дома голыми за полночь и целый час плавали в заливе, надеясь на облегчение от жары, но даже в такое время температура воды была выше двадцати семи градусов. Большая Барбара прислоняла к спинке стула вибрирующий вентилятор, и он дул на нее всю ночь. Но даже и тогда она пыталась стянуть с себя душные воображаемые одеяла. Ли и Дофин спали на противоположных краях двуспальной кровати, боясь прикоснуться друг к другу, настолько горячими были тела.

И из-за всего этого – изнуряющей жары и тревоги за судьбу Бельдама – они забыли о третьем доме. Когда их ничто не отвлекало – видит Бог, в Бельдаме вообще мало что могло отвлечь, – третий дом казался угрюмым, мрачным, могущественным соседом; но солнце и жара, сохранявшаяся от заката до рассвета, выжигали их мысли, и если и оставался какой-то страх, то это был страх потерять Бельдам навсегда.

Индия, неизменно последняя, кому подавали завтрак, была наедине с Одессой на кухне во второе утро из оставшихся пяти. Она спросила чернокожую женщину, случалось ли ей переживать такую же погоду, и Одесса ответила:

– Нет, такого никогда не было. И это тоже кое-что значит, деточка.

– Что значит? – с любопытством спросила Индия.

– Значит, что что-то произойдет.

– В смысле? Ты имеешь в виду торнадо? Или ураган?

Одесса медленно покачала головой и отвернулась.

– Ты хочешь сказать, – осторожно предположила Индия, поскольку знала, что в Алабаме прямой вопрос – не лучший способ получить ответ, – мы должны быть осторожны.

– Верно, деточка. Мы должны быть осторожны… – Одесса кивнула.

– С некоторыми вещами… – подтолкнула Индия.

– Правильно, деточка. С некоторыми вещами.

Из шкафа рядом с раковиной Одесса достала противень.

– Одесса, ты же не собираешься ничего печь? Представляешь, во что превратится эта комната, если включить духовку!

– Я не буду печь, деточка, – Одесса села рядом за кухонный стол. – Все остальные в другом доме, так?

Индия кивнула.

– Здесь только ты и я, – сказала она. Одесса ничего не ответила, и Индия продолжила: – Ты хочешь рассказать мне, с чем надо быть осторожной?

Одесса чуть сдвинула старую помятую и ржавую сковородку для выпечки в сторону Индии.

Индия ухватила пальцем ее борт и притянула ближе.

– Что мне с этим делать?

– Выйди на улицу, – прошептала Одесса, – и иди на другую сторону третьего дома. Не дай им тебя увидеть, иначе они тебя остановят. Пойди туда, набери песка и принеси мне.

Брови Индии нахмурились, и в ней пробудилась старая добрая рациональность. То, что Одесса попросила сделать, не имело никакого смысла.

– Ты уверена, что…

Одесса хлопнула по сковородке. Та скользнула к краю стола и с грохотом упала на пол.

– Уходи отсюда, дитя, если не собираешься верить тому, что я тебе говорю!

Индия наклонилась и руками, вспотевшими не только от жары, но еще и от досады на то, что она обидела чернокожую женщину, подняла сковороду.

– Одесса, – сказала она, – пожалуйста, позволь мне сходить туда. Если ты говоришь, что нужно быть осторожной, то так оно и есть. Ты же знаешь, что я увидела в третьем доме? Ты же знаешь, кто там? И поэтому ты туда не пойдешь, так ведь? – Индия ожидала, что Одесса снова попытается заткнуть ей рот, но та только пристально посмотрела ей в лицо.

– Марта-Энн в третьем доме, – прошептала Индия. – Я видела, как она выползала из песка.

На лице Одессы не было удивления.

– Не Марта-Энн, – через некоторое время ответила она. – Просто что-то притворилось Мартой-Энн. Оно хотело тебя обмануть.

– Но в этом нет смысла, – сказала Индия, радуясь, что не видит третий дом из окна кухни. – Когда я увидела, что маленькая девочка выходит из песка – и это было так ужасно! – я даже не слышала о Марте-Энн. Я даже не знала, что она утонула в лагуне. Значит, это должен был быть призрак Марты-Энн. Она не могла быть плодом моего воображения – зачем мне представлять кого-то, о ком я даже не слышала?

– То, что в этом доме, деточка, знает больше, чем ты. То, что в этом доме, не вышло из твоей головы. Ему не нужно беспокоиться о правилах и вести себя, как подобает духу. Оно просто делает то, что делает, чтобы тебя обмануть, хочет убедить тебя в том, что ты не права. В нем нет правды. То, что оно делало на прошлой неделе, сегодня не повторится. Ты что-то замечаешь там, чего не было вчера и не будет завтра. Стоишь у одной из дверей и думаешь, что же там внутри – а там ничего. Оно ждет тебя наверху, поджидает внизу. Стоит позади тебя. Ты думаешь, что оно похоронено в песке, тогда почему оно стояло за дверью? И ты никогда не знаешь, чего ищешь. Никогда не знаешь, что увидишь! Не привидение ты видела, не Марту-Энн.

– Тогда я не понимаю…

Одесса заколотила сковородкой по столешнице. Индия все поняла и тут же встала.