Телевизор был оставлен включенным на всю ночь, чтобы заглушить шум в доме.

На следующее утро, когда прибыли две горничные, Дофин узнал, что в тот день, когда они уехали в Бельдам, Нэйлз стал отказываться от еды. Он тосковал и без конца царапал газету на дне клетки, разрывая за день дюжину слоев. Через неделю он умер, и садовник похоронил его на грядке с бородатым ирисом рядом с Большим домом.

– А он говорил? – нервно спросил Дофин.

– Говорил? – воскликнула худая горничная. – Эта птица не умела говорить. Она ни слова не сказала с того дня, как ваша мама его завела!

– Нет, – ответил Дофин на вопрос Одессы, хорошо ли он спал, – я совсем не спал. Я не привык спать один, не люблю спать один. И я скажу даже, Одесса, – проговорил он тоном, как никогда близким к раздраженному, – это все из-за твоих вчерашних проделок в мавзолее, из-за тех вещей, что ты разложила на полу. Это неуважение к мертвым, это против религии, и я даже не знаю, против чего еще.

– Я сделала это ради вас, – просто ответила Одесса.

– Я знаю, – сказал Дофин, уже смягчаясь. – И я ценю это. Правда ценю. Но дело в том, что мама умерла. Абсолютно точно. К нам приходили два врача и оба сказали, что она мертва, а на похоронах – ты сама видела – я воткнул ей нож в грудь. Одесса, мне было сложно заставить себя это сделать, но я проверил – кровь из нее не текла.

– О, она мертва, – кивнула Одесса. Погода задалась прохладная и ветреная, так что кондиционер в машине не понадобился. Оба передних стекла были опущены. – И когда я положила туда эти вещи – разбила ту чашку и опустошила пузырьки с таблетками, то просто хотела убедиться, что твоя мама точно вспомнит, что мертва. Это все, чего я хотела.

– Мертвые не возвращаются, – категорически заявил Дофин.

Они только что проехали Дафни и Фэйрхоуп и почти достигли Пойнт Клир, выбрав маршрут вдоль бухты Мобил, а не через внутренние районы округа. Всю дорогу залив, весь в пене, был справа от них, грифельно-голубой под грифельно- серым.

– Вы видели сон? – спросила Одесса, зная ответ на вопрос. – Что вам снилось?

– Что еще мне могло присниться? – сказал Дофин. – Мне приснился склеп. Мне снилось, что я умер. Я был на своих похоронах, а вы с Ли стояли у гроба, и Ли коснулась моей груди ножом. Одесса, я почувствовал металл! Почувствовал во сне! Меня отвезли в склеп и положили прямо на маму…

– Прямо туда вас и положат, когда вы умрете, – сказала Одесса.

– Я знаю, – сказал Дофин, – и это одна из причин, по которой сон показался таким реальным. Меня подняли и положили в гроб, но потом оказалось, что я уже не в гробу. Я просто лежал там, сверху, замурованный. Было темно, я ничего не видел и не мог дышать, и подумал, что умираю. Но я был уже мертв!

– И что вы сделали?

– Я выбил мемориальную доску. Она упала на пол и рассыпалась вдребезги, а я сполз вниз. Порезал ногу, но кровь не шла. Все остальные мемориальные доски в этом месте тоже были выбиты. Весь пол был покрыт осколками мрамора. В стенах не было гробов, одни только ниши, но, кроме меня, там не было никого. Я боялся заглянуть в ниши, но все же осмелился, и оказалось, что действительно никого больше нет.

Дофин разволновался, описывая свой кошмар. Одессе пришлось попросить его снизить скорость «Мерседеса». Он послушался, а когда продолжил, голос его стал более спокойным:

– Проблема в том, что дверь была заперта. Я там совсем один, а дверь заперта. Я начал звать кого-нибудь, чтобы меня выпустили оттуда. Не помню, день это был или ночь. Я не мог различить, а может, просто не запомнил, но я звал и звал, и никто не пришел. Потом я услышал, что кто-то идет, и крикнул: «Эй, слышите, я здесь!»

– Кто это был?

– Они подошли к двери и открыли ее.

– Кто это был? – повторила Одесса.

– Это была мама и Дарнли. Я сказал: «О, я так рад, что вы пришли. Они похоронили меня здесь, а я не умер», а потом вспомнил, что они мертвы. Оба мертвы, и я сказал: «Дарнли, как ты сюда попал? Твое тело так и не нашли».

– Если мертвецы говорят с тобой во сне, это плохой знак, – сказала Одесса. – Что сказал Дарнли?

– Дарнли сказал: «Я пришел за тобой, Дофин».

– Вам было страшно во сне?

– Нет, – сказал Дофин, – но я все равно начал кричать, и как только закричал, мама набросилась на меня, прижалась зубами к горлу и разорвала его.

– И тогда вы проснулись?

– Нет, – сказал Дофин. – Я вообще не проснулся…

Молча они достигли Пойнт Клир и продолжили путь на юг к Маллету, где дорога свернула в глубь материка, подальше от залива. Дофину стало легче после того, как он рассказал сон, так сильно его расстроивший, и теперь с нетерпением ждал возвращения в Бельдам, хотя бы по той причине, что больше не будет спать один.

Дорога круто свернула налево, и когда машина вошла в поворот, в зеркале заднего вида прямо за ними показалась бухта Мобил. А в паре сотен метров, в воде, в зеркале виднелся знакомый красно-оранжевый парус лодки Дарнли Сэвиджа, бесследно исчезнувшего тридцать лет назад.

Дофин попытался отогнать видение, но парус оставался в зеркале заднего вида до тех пор, пока дорога не свернула и вся бухта не исчезла из поля зрения. Дофин ничего не сказал Одессе: он боялся, что она отнесется к этому серьезно, тогда как он сам считал, что это не более чем галлюцинация, вызванная бессонной прошлой ночью, инцидентом в склепе и смертью матери несколько недель назад. Но, едва вернувшись в Бельдам, Дофин вышел на веранду и принялся нервно оглядывать залив, высматривая парус, который так боялся увидеть.