Шрифт:
Закладка:
– Что, милый?
Он покачал головой.
– Рассказывай.
– Я хотел проповедовать, – признался он. – Давно. Разве это не забавно?
– Твоя душа – кладезь секретов, Джон Эйвери.
Молебен в поле у шоссе, сверкающая на солнце палатка. Гулкий голос выхватил его из темноты, и он ускользнул из чрева ночи, чтобы пройти сквозь завесу и переродиться в море тянущих руки душ. По усыпанному опилками проходу он следовал будто зачарованный, смутно сознавая, что за ним, как всегда, наблюдают, шел к платформе. Голос, что доносился из сухих пыльных досок, плача о любви и милосердии, принадлежал женщине. Сирене в домотканом хлопчатобумажном платье и мальчишеских ботинках на шнуровке, она стояла на перевернутом ящике из-под яблок с Библией в руках и читала проповедь в серебристый микрофон. Сама она была невелика, а вот голос ее звучал весьма мощно, и Джон Эйвери, шестнадцати лет от роду, оглядывался на этих людей и видел, что они тоже пребывали в полном восхищении. «Если залезть туда, наверх, – подумал он, – я мог бы быть большим, как она». Тогда на первом ряду металлических стульев женщина с длинными темными волосами, в которых пробивалась седина, затряслась в припадке, упала на опилки. Люди собрались вокруг нее, уставившись и не понимая – действительно ли это был припадок или какой-то религиозный экстаз? Девушка спрыгнула с платформы, опустилась перед женщиной на колени, прикоснулась к ней и, повернув ее голову к небу, возвестила:
– Я вижу! Вижу недуг в этой женщине, о Господи! Черные щупальца вьются в ней! Отпусти их, Господи, отпусти! – Она запричитала на каком-то непонятном языке и, когда толпа сомкнулась вокруг, коснулась все еще дергающейся женщины. Джон Эйвери стоял в стороне и наблюдал за всем в благоговейном ужасе.
Тейя выскользнула из кровати и, обойдя мужа, села перед ним на деревянный пол. Накрыла его руки своими и сжала их.
– Может, я и не был хорош в вере, – проговорил он. – Но я никогда не хотел этого, ничего из этого…
– Посмотри на меня, Джон Эйвери, – сказала она.
Он поднял на нее глаза.
– Теперь смотри на меня и говори, что знаешь.
– Кук, – сказал он.
– Что Кук?
Он смотрел ей в глаза. У него выступили слезы.
– Кто-то отрезал ему голову.
Тейя медленно отняла от него руки и откинулась к плинтусу. Положила руки на живот.
– Это не все, – сказал он.
Ребенок у них за спиной издал жалобный стон, но сразу умолк.
Он рассказал ей о том, что знал. О том, как пастор вернул пропавшую дочь Лены Коттон. О том, как Миранда отказалась ее выдать. Он рассказал ей про пенопластовый холодильник, про то, как они его закопали. И что Миранда должна сегодня явиться сюда, на причал, чтобы сделать последнюю ходку.
– Я думаю, Риддл собирается ее убить, – сказал Эйвери, скручивая пальцами уголок одеяла. – Я не могу просто сидеть и ждать этого. Не могу не помочь ей. Она умна, может, и не придет. Знаю, нам стоило давно отсюда уехать, но я не могу просто так ее бросить, я…
Тейя вдруг обхватила его руками и прижала лицом к своей груди.
– Ты хороший человек, Джон, – сказала она. – Но не забывай: сейчас мы втроем – это все, что осталось. Тебе нужно только, чтобы мы остались в живых. Пусть эти дураки перебьют друг друга, но мы должны остаться в живых.
Он зарыдал, и его тяжелые всхлипы били, словно кулаки, по груди Тейи Эйвери, и она прижала его поближе, чтобы успокоить в колыбели своего сердца.
Они достигли лагеря, когда дневной свет померк и над деревьями поднялась луна. И хотя Миранда повесила брезент поперек веревки, натянутой между двумя кленами, мальчик с девочкой спали у огня, макушкой к макушке, свернувшись на боку, будто две половинки одной раковины. Они уснули так быстро, что Миранду это даже удивило. Она сидела в ногах у мальчика, истязая костер сосновой веткой, которой испачкала руку в смоле.
И как быстро мальчик с девочкой стали доверять друг другу! Сразу открылись, совсем не так, как Миранде, которой пришлось завоевывать доверие с большим трудом. Когда-то она учила мальчика языку жестов, начав с основных, которые узнала от Хирама, затем перешла к иллюстрациям из книги, которую взяла в библиотеке округа Нэш и не вернула. Мальчик расстраивался, но не был способен ни плакать, ни кричать, когда не понимал их. Один раз даже ударил ее, а руки у него были все равно что молотки. Но она понимала, почему он ударил.
Здесь же она наблюдала слепое доверие, о котором не подозревала. Эти дети будто уже когда-то встречались, в давно минувшем прошлом. Доверие, порожденное некой странной энергией, которой они обменивались через соединенные между собой сознания.
Малёк рывком проснулся, к его локтю липли кусочки листьев.
Миранда потыкала в огонь.
«Сон?» – спросила она.
Свет костра отбрасывал тени на ее движущиеся пальцы.
У мальчика блестели глаза.
«Дым, – ответил он. – Повсюду. Трудно дышать».
«Что горело?» – спросила Миранда.
«Все».
Она взметнула палкой искры, и каждая, будто вопрос, повисла в воздухе.
Но из всех вопросов важен был лишь один: что ты будешь делать дальше?
«Ты нас оставишь?» – спросил мальчик.
«С чего ты взял?»
Он только пожал плечами.
– Я вас никогда не оставлю. – Она протянула руку и нежно коснулась его макушки, где его волосы росли густыми и длинными. И поцеловала его.
Он снова лег, зарывшись в листья рядом с девочкой, у которой на голове все еще была его енотовая шапка.
«Рут» с колчаном стояли прислоненные к дереву у палатки. Миранда отошла от костра, взяла лук и провела пальцем по краю стекловолокна, по ярко-коричневому дереву. Хотя старая ведьма порезала ей ладонь, Миранда все равно легко сжимала ею оружие. Она ощупала полочку на луке – после тысяч стрел, которые к ней прикладывались, та была слегка потерта. За минувшие годы Миранда стреляла с деревьев и из секретов, стоя и согнувшись – всегда видя перед собой пищу или шкуру. В девять лет она убила свое первое живое существо. Броненосца, который заявился к червячнику Хирама, перевернул картонную крышку и стал слизывать червей, налипших на нее, будто какой-нибудь деликатес. Миранда стрелой пробила ему панцирь – он хрустнул, как полено, проломившееся под ботинком. Зверь подпрыгнул и убежал. Она нашла его потом у реки, он лежал на боку, наполовину в воде, наполовину на берегу. Стрела пробила ему легкое, и зверек лежал, брыкаясь, и задыхался. Миранда смотрела на него и мучилась от стыда. Она знала: нужно довершить дело, всадить еще одну стрелу животному в сердце. Его грудка была открыта, к пятнистой коже липла густая шерсть. Но Миранда ничего не предпринимала – только смотрела на полосатый хвост, крошечные ушки, вытянутую мордашку и на черные сухие глаза. Она не плакала. Когда броненосец умер, она взяла его за хвост и отнесла в лес, где оставила на съедение падальщикам. Хираму она ничего не рассказала.
