«Это ритуал, просто ритуал и ничего кроме ритуала», сказал внутренний голос.

«Мудрый человек изменяет ритуал, а никчемный связан ритуалом», ответил Данилов, не помня, кого из древних китайских мудрецов он сейчас цитирует.

После собрания хозяева и варяги разбились на профильные группы. В небольшом кабинете Евгения Аристарховича состоялось следующее собрание, очень короткое.

— Я уже подготовил черновой вариант проекта, — сказал Евгений Аристархович, доставая из ящика стола стопку тонких пластиковых папок. — За образец я взял восемьдесят восьмую больницу, планировка которой во многом напоминает нашу, только коек у нас поменьше. Кстати говоря, наш научный руководитель Владимир Александрович Данилов, доцент кафедры анестезиологии и реаниматологии Первого меда, работал в восемьдесят восьмой больнице, когда ее перевели на «корону» в качестве заведующего одного из реанимационных отделений…

Все присутствующие посмотрели на Данилова. Данилов вежливо улыбнулся в ответ — да, это я, прошу любить и жаловать. Улыбка скрыла усмешку по поводу «научного руководителя». Научный руководитель составления бюрократического документа — это все равно что профессор кислых щей!

— Мой проект — это всего лишь информация к размышлению, — подчеркнул Менчик. — Завтра жду ваши предложения, а сегодня мы с Владимиром Александровичем пройдемся по отделениям. У вас есть полчаса на наведение глянца. Время пошло!

Народ гуськом потянулся в коридор.

— Давайте сразу расставим точки над «i», — сказал Данилов, когда они остались вдвоем. — Я не научный руководитель, потому что план, который мы должны составить, не является научной работой. И вообще я не руководитель, а, скорее, консультант, без которого вы вполне могли бы обойтись. Так что хотелось бы обойтись без пафоса. И неплохо было бы, кстати, выпить чаю, у меня собрания-заседания всегда сильную жажду вызывают почему-то.

На самом деле чаю не очень-то хотелось, но чаепитие обычно влечет за собой общение по душам на неформальные темы. Например — можно обсудить недавний скандал с судебным исходом.

— Все дело в гипоталамусе,[43] — ответил Менчик. — Америкосы недавно выяснили, что он участвует в регуляции эмоционального состояния. Необходимость присутствия на собрании вызывает у вас негативные эмоции и это возбуждение передается к центру жажды.

«Грамотный, — констатировал Данилов. — По нынешним временам, когда шестикурсники путают гипоталамус с гипофизом и гиппокампом,[44] так даже очень».

К интересующей его теме Данилов подошел издалека.

— Хлопотная у вас должность, — посочувствовал он, опуская в чашку ломтик лимона, настолько тонкий, что могло показаться, будто его нарезали микротомом.[45] — Особенно по нынешним временам.

— Времена всегда одинаковые, — Менчик улыбнулся во все тридцать два ослепительно белых зуба. — И все начальственные должности хлопотные. Но мне нравится. Если бы искал спокойствия, то пошел бы в статистики или же в рентгенологи. Но мне нравится моя работа и я с удовольствием ею занимаюсь. Хотя…

Данилов изображал наслаждение весьма посредственным пакетированным чаем (Менчик явно не принадлежал к ценителям и знатокам этого волшебного напитка) и ждал, пока собеседник продолжит свои речи.

— Хотя иной раз приходится огребать обухом по голове за чужие ошибки. Вы, наверное, в курсе нашей недавней истории с воздушной эмболией?

Данилов молча кивнул.

— Обычно рвется там, где тонко, а тут — опытные врачи, плановая операция, молодой «компенсированный» парень…[46] Вот кто мог ожидать, что в сосуды попадет воздух? И как я мог это предотвратить? — Менчик вопрошающе развел руками. — Да, разумеется, руководитель отвечает за все, что творят его подчиненные, но я же не могу присутствовать на каждой операции… Простите, что-то меня прорвало.

Данилов не стал углубляться в тему. Сейчас это было не к месту, тем более что заместитель главного врача вряд ли мог бы сообщить ему что-то нужное, то есть — свидетельствующее в пользу Сапрошина. Если бы у Менчика была бы такая информация, то он вряд ли стал бы ее скрывать, потому что за ошибки хирургов отвечает заместитель главного врача по хирургии. Какой начальник упустит возможность переложить «косяк» на другого начальника? Тем более — молодой начальник с большим карьерным замахом, которому любое пятнышко на репутации может испортить всю дальнейшую жизнь. «Что это за заместитель такой? — скажут в департаменте. — И аппаратура у него не в порядке, и врачи халатно относятся к делу, и пациенты мрут… Можно ли доверить такому человеку руководство крупной больницей?». И еще бабушка надвое сказала, сможет ли влиятельный тесть «сгладить углы». Нет, Менчик заинтересован в оправдании Сапрошина сильнее всех прочих сотрудников больницы.

«Но почему он тогда не бьет во все колокола и не трубит во все трубы? Почему не пытается помочь попавшему в переплет подчиненному?» — въедливо поинтересовался внутренний голос.

«Лишний шум вокруг этого дела ему тоже не нужен, — ответил голосу Данилов. — Опять же — надо иметь, чем помочь, а не просто „гнать волну“. Особенно с учетом того, что общественное мнение на стороне родителей умершего пациента».

Родители Виталия Хоржика плотно присутствовали в социальных сетях. Отец преподавал английский язык в МГУ и через интернет находил себе клиентуру для частных уроков. Мать занималась дизайном интерьера, имела свою студию и тоже широко рекламировалась в виртуале, перемежая дизайнерские посты воспоминаниями о покойном сыне. Отец же писал не столько о сыне, сколько о недостатках отечественного здравоохранения и несовершенстве отечественного законодательства. По его мнению, Сапрошина нужно было судить не за халатность, а за умышленное убийство. Если взялся использовать заведомо неисправный аппарат — считай убил пациента умышленно, примерно такая у него была логика.

Читая комментарии под гневными постами, Данилов поражался кровожадности «сочувствующих». А если зайти на страницу комментатора, требующего «обязательной смертной казни для врача в случае гибели пациента», то окажется, что это пишет милая на вид тридцатилетняя дамочка, мать двоих малышей и любительница живности, развешивающая зимой кормушки для птичек и подкармливающая бродячих кошек.