А преподобный Герман Соловецкий, кажется, и в прежние времена обращался достаточно свободно с границей между мирами. Непреодолимым препятствием для него она точно не была. И тут же духи предков, и дольмены, и курганы… История всего Соловецкого архипелага – в сущности история взаимопроникновения древнего язычества и средневекового христианства. Так же как история отдельно взятого художника с архитектурным образованием, живущего здесь.

Может, преподобный не хотел, чтобы я ее видел.

Без двадцати три. Тишина.

Мог бы по крайней мере сообщить, что Леонид, разрази его гром, до сих пор не приехал. Или приехал, но Герман это событие проспал? Наверняка проспал. Вот паршивец. Что могло помешать мужчине, находящемуся в здравом уме и твердой памяти, отправить подруге записочку, мм?..

Что ж, спустя восемь часов она об этом узнала.

Герман вышел из душевой с простыми, честными мыслями о банке пива и еще одной сигарете перед сном. Полотенце он развесил на горячей трубе, майку бросил на деревянную скамью, после чего в джинсах и кроссовках на босу ногу прошел в центральное помещение с умывальными раковинами. Остановился перед зеркалом, не торопясь расчесал мокрые волосы, взглянул в глаза своему отражению.

Не ведающий добра и зла.

Друг за другом в санузел из коридора зашли четверо: Антон, Сергей, Иван и, разумеется, Николай. Зашли и остановились. Пустые глаза, нечего не выражающие лица. Четверо! Ой-ой-ой…

Герман замер, и сердце его тоже замерло от сознания неотвратимости того, что должно было произойти с минуты на минуту.

– Любуешься собой? – Николай смотрел на него в упор. – Жаль, придется подпортить эту красивую упаковку.

Мощный удар кулака сбил его с ног. Череп затрещал. На левой скуле загорелась ссадина. Он упал, схватившись за лицо, но тут же опомнился и вскочил.

Не расслабляться.

– Нас здесь четверо. – Николай улыбнулся со стиснутыми зубами. – Ты сумасшедший, если собираешься драться с нами.

Не отвечая, Герман стал в стойку.

С издевательским хохотом, точно стая гиен, они набросились на него и почти мгновенно подавили его сопротивление. Оп-ля! Он только успел навернуть разок этому олуху Ваньке, после чего везение кончилось.

Его взяли двое. Николай стоял в царственной позе, скрестив руки на груди, и молча ждал, пока клиент перестанет брыкаться. Ванька стонал в углу.

Дыша глубоко и медленно, Герман прислушивался к себе. К страху внутри себя. Сейчас будут просто избивать беспомощного. Плохо. Очень плохо. Но не смертельно.

– Еще разок, чтоб как следует дошло, – решил Николай.

И собственноручно привел приговор в исполнение.

Ну, вот. Лицо разбито вкровь. Красиво, наверное.

– И еще.

Герман почувствовал, как внутри белой пеной закипает гнев.

– Классно мордовать человека, которого держат двое, да, Коленька? – шепотом спросил он, глядя на Николая из-под свисающих на лоб, слипшихся от пота волос. – Очень возбуждает.

Подойдя поближе, тот уставился на подсохшие, но довольно свежие, чуть припухшие от воды и мыла, ссадины, бороздящие плечи Германа. Ссадины, какие остаются от женских ногтей. Хмыкнул, дотронулся до одной указательным пальцем, предварительно зачем-то лизнув палец языком.

– Я-то думал, ты из этих… заднеприводных. Будь ты из них, сейчас отсосал бы у меня, и дело с концом. Но поскольку ты дерешь бабу, я вынужден относиться к тебе, как к равному.

Стоит достаточно близко, очень подходяще стоит, но ведь если уступишь соблазну и вкатишь ему по яйцам, однозначно получишь в ответ то же самое. Спокойно. Ничего непоправимого не случилось. Вы не в трущобах какого-нибудь Чикаго, где за пятнадцать минут можно оказаться убитым пятнадцать раз, а в Новой Сосновке, на одном из островов Соловецкого архипелага. И Коля Кондратьев, кстати, не супер-киллер из голливудского блокбастера, а обыкновенный «пацан с района», чьи действия просчитываются с точностью до плевка.

После серии ударов, каждый из которых заставлял подпрыгивать аж до самого горла то печень, то селезенку, прозвучало ожидаемое:

– Голос, падла! Серега, Антон, помогите ему.

Руки за спину. Ну, ясное дело… Плечо, которое на днях садировал добрейший Аркадий, выразило решительный протест.

Николай подошел вплотную.

– Характер показываешь? Ой, зря.

Пока еще не стало слишком больно, Герман улыбнулся. Его глаза излучали арктический холод, холод вечной мерзлоты.

– Почему же зря? Разве ты не этого хочешь?

– Валяйте, парни, – распорядился тот. – Только без спешки. Помедленнее… Стоп! – И Герману: – А ты ничего.

– Я знаю. – Хриплый шепот и короткий, сдавленный смешок. – Мне говорили.

Потеряв терпение, Николай нанес ему прямой удар в солнечное сплетение. Перед глазами сгустилась тьма, дыхание прервалось. На несколько секунд Герман потерял сознание и точно оказался бы на полу, если бы его не держали. По правде говоря, он был согласен отключиться и на более длительный срок, но пригоршня холодной воды в лицо удержала его на поверхности.

Он с трудом перевел дыхание и уставился на Николая.

Еще не все? Нет.

– Держись, герой. – Николай похлопал его по щеке. – Осталось немного. – Кивнул своим подручным. – Давайте, покажите класс.

Кошмарное ощущение натягивающихся под кожей мышц и жил, звенящих под током высокого напряжения нервных волокон, грохочущей в висках крови…

…нежнее, еще нежнее. Твою мать!

– Серега, ты меня удивляешь.

– Сам удивляюсь, Колян.

Герман боялся шелохнуться. Капли пота дрожали на кончиках волос.

Тихий голос Леонида в стерильном сумраке больничной палаты, где они вели нескончаемые беседы, невзирая на докторский запрет… голос, произносящий великие слова, от которых по всему телу искрами разбегается дрожь.

Знаю я, кто ты. Друг королей, душа бури, повелитель вод. Привычно тебе смотреть в лицо врагам, поить свой меч вражеской кровью.

– Дешевка он, вот что.

Никак Иванушка проморгался?..

Ему возразили свои же, но кто именно, Герман не разобрал:

– Вообще-то нет.

Он услышал собственный стон, раскатившийся по всему организму, и крепче сжал зубы, сглатывая кровь.

Брови твои черны, как земля под ногами, глаза ярче звезд, а во взгляде – смерть. Как на мельнице растирают зерно в порошок, так разотрет врагов по камням воин из дивного народа.

– Кричи громче. Чтобы я слышал. Ну?

– Любишь топтаться по чужому достоинству? – прошипел Герман. – Ой, зря.

– Почему же зря? – передразнил его Николай.

– От этого иногда умирают.

– Эй, Колян. Может, хватит? – это сказал Антон.

Измена?

– Здесь решаю я!

Но хватка постепенно слабела.

– Хорош, я сказал.

Сергей неизвестно почему решил последовать его примеру и разжал пальцы, отчего измученная жертва рухнула мешком на кафельный пол.

Как колос срезают близко к земле, так срежет любого высокорожденный из чудесной страны, когда он в великой ярости.

Стоя на коленях, Герман упирался в пол дрожащими руками. С его носа, или губ, или подбородка – сказать наверняка было сложно, – на серую