по нутру, ему нужна другая, полная приключений и опасностей. Без адреналина, как без воздуха. Чен, пребывая в раздумьях о своей нелегкой судьбе, заснул и открыл глаза только тогда, когда Штольц резко ударил по тормозам. «Хреновый водитель, однако, этот немец», – подумал Чен, открывая глаза. И тут же снова закрыл их, проваливаясь в небытие от полученного удара по голове.

Глава четвертая

Миша Порецкий с трудом разлепил глаза, чтобы можно было дотянуться до будильника и отшвырнуть его куда-нибудь подальше. Жену с ребенком он отправил к родственникам во Францию, в глухую провинцию, на свежий воздух, а сам последние недели буквально жил в архивах, доступ к которым ему сделал Мазуров. Он перечитал тонну документов, всевозможных отчетов, писем и даже пару раз натыкался на доносы, но все никак не мог разыскать самого главного – хоть какой-то информации о Павле Петровиче Ремизове.

Не мог такой человек взять просто так и потеряться. Ну, никак не мог. Конечно, кое-что ему удалось найти. Так, он наткнулся на упоминание о том, что Ремизов вернулся в Россию и стал служить в Красной армии. Ему помогли восстановиться в армии и получить довольно высокий чин родственники Немытевского, на дочери которого, Ольге, он женился после возвращения из Китая. Оказалось, что сам Луначарский активно вступился за него, а авторитет интеллигентного и дипломатичного наркома в то время был непререкаемым.

Далее провал, полнейший провал в биографии Ремизова. По опыту Порецкий знал, что если документы по тому или иному человеку пропали, значит, он был репрессирован. Мазуров, кстати, тоже подтвердил эту догадку, но доступа к архивам МВД он сделать Михаилу никак не мог. Пришлось Порецкому прибегнуть к контактам своей очень авторитетной мамочки и даже съездить на денек в Первопрестольную, где он и смог раздобыть искомые бумаги.

Догадка оказалась, к сожалению, верной. Ремизов Павел Петрович действительно был репрессирован в 1937 году и осужден на «десять лет без права переписки». Причем, обвинение было явной липой, сфабрикованной по делу генерала Блюхера, но тогда никто не мог рассчитывать на хорошего адвоката. Иногда люди попадали в застенки Лубянки просто так, за компанию со своим командиром, и редко кому удавалось выбраться оттуда, не подписав какого-нибудь омерзительного признания, обвиняющего невиновного человека. Ремизов ничего подписывать не стал. О дальнейшей его судьбе ничего не известно. Значит, из лагерей он так и не вернулся.

Миша нехотя встал с постели, посчитав, что поспал он всего четыре часа. На работе надо быть к 10 утра, без опозданий, а уже начало девятого. Пробежка по парку отменяется, завтрак тоже, только душ и быстрые сборы на работу. В офисе перехватит чего-нибудь у Натальи перед совещанием, у нее всегда есть пара плюшек. «В конце концов, я так мучаюсь из-за ее лучшей подруги, – рассуждал Михаил, закидывая в портфель необходимые бумаги, – значит, ей и кормить меня. Иначе кто же еще Гюнтеру поможет!»

Сегодня он надеялся где-нибудь к обеду получить ответ на свой запрос из архива о судьбе его жены – Ремизовой Ольги Петровны, дочери профессора Немытевского. После совещания надо будет обязательно проверить почту. Если хоть какие-то контакты остались и эта женщина, возможно, еще жива, он обязательно попытается встретиться с ней.

Штольца надо остановить. Понятно, что он затеял серьезную игру, раз не пожалел жизни антиквара, значит, игра стоит свеч. Скорее всего, у Штольца есть покровители или заказчики, гораздо более серьезные люди, чем он сам. Но как их вычислить? Да и вообще, что он – Миша Порецкий – сможет сделать, даже если раскроет тайну фрагмента этой странной фрески? Как он сможет разоблачить преступников из другой страны, сидя в Питере и изучая дело репрессированного офицера Ремизова?

«Как, как… – злился на свою беспомощность Порецкий, – как угодно. Докопаюсь до сути и пойду в консульство. Гюнтер – славный парень, его выручать надо. А для начала найти сведения об Ольге Ремизовой-Немытевской».

Совещание затянулось часа на четыре. Михаил, проглотивший в кабинете у Натальи эклер и запивший его остатками чая из ее же стакана, умирал от голода и из последних сил боролся со сном. Сон оказался сильнее его, и Порецкий умудрился заснуть прямо за столом. Спас от позора сидевший рядом начальник договорного отдела, толкнувший Михаила в бок, когда Артур Артурович попросил Порецкого прокомментировать ситуацию, сложившуюся на Малеевском консервном комбинате после очередного наезда рейдеров.

– Артур Артурович, я докладывал, что без выезда на место я не могу разобраться во всех тонкостях дела. Мне необходимо там появиться и поговорить с местными властями.

– Так вот и станут местные власти говорить с юристом из Петербурга? Кто ты для них такой?

– Вы меня, главное, отпустите денька на три-четыре, а там посмотрим, кто со мной станет разговаривать, а кто нет.

Артур Артурович задумался. Отпускать ему Порецкого категорически не хотелось. Михаил был не только хорошим юристом, но еще и прирожденным дипломатом, умудряющимся любые переговоры заканчивать с пользой для фирмы. А на этой неделе, помимо малеевской проблемы, на фирме намечается еще парочка встреч, причем не самых приятных. Но комбинату надо помогать. Директор комбината – не просто хороший партнер, но еще и личный друг. Так что придется Порецкого отправлять на комбинат.

– Ладно, Михаил, иди, собирайся в дорогу.

– Иду, все сделаю как надо, – пообещал он с самым серьезным видом, а, выйдя за дверь, не удержался, подпрыгнул от радости.

В кабинете первым делом проверил электронную почту. Есть! Пришел ответ из архива на его запрос об Ольге Ремизовой. Содержал он следующую информацию: