Сталин, жить становится не просто хорошо, жить становится все лучше и веселее! С праздником Нового года, с самым новым праздником нашей великой социалистической родины! Ура!��По периметру зала, где стояли представители ВОКСа, Интуриста и прочих советских организаций, раздалось не самое мощное «ура», но к нему присоединились и некоторые представители дипломатического корпуса, искренне воодушевлённые пламенным выступлением Постышева, и тут же оркестр, скрывая нестройность криков и, может быть, их недостаточную уверенность, грянул марш. И Бухарин, Постышев, Мехлис и Аросев – последний теперь уже с двумя девочками, явно сестрами, быстренько ретировались в дальний угол зала, как теперь ясно было видно, до сих пор задрапированный большим белым полотнищем. Без лишних слов они дернули за какие-то ленты, и полотнище упало, открывая собравшимся роскошную мохнатую ель, украшенную игрушками, гирляндами и увенчанную большой красной стеклянной звездой. Еще мгновение, и гирлянды на елке вспыхнули, засияв разными цветами и осветив весь зал переливающимися огнями.��– Ура-а-а-а! – пронзительно закричали дочки Аросева, и оркестр, сменив марш на мазурку, дал собравшимся знак об окончании официальной церемонии.��Произошедшее – услышанная речь Постышева, «открытие ёлки» – потрясло журналистов и дипломатов. Официанты в белых курточках с бокалами шампанского на подносах сновали между ними, сбивающимися в кучки, тут же распадающиеся на новые группы. Иностранцы кричали, галдели, цокали языком, обсуждая случившееся, без конца повторяя слова «Сталин», «Постышев», «эмбарго» и, конечно – на многих языках – «ёлка» и «Новый год». Вспыхивали блики фотокамер, звенели бокалы, стучали каблуки, а к Бухарину, Постышеву, Мехлису и Аросеву выстроились четыре нестройные очереди за комментариями. Курихара встал в одну из них, а Накаяма подал бокал с шампанским Эцуко, приглашая ее поближе к ёлке, к которой пока еще было не пробиться из-за фотографов, взявших дерево в осаду. Ватануки, пользуясь моментом, вышел из зала и направился в туалет. Там он, выйдя из кабинки, подошел к сверкающей чистотой раковине, рядом с которой висело белое полотенце с синими буквами В.О.К.С. Он помыл руки, проверил в зеркале незыблемость прически и усиков. Поправил очки. Обернулся. Прямо перед ним стоял высокий худой японец.��– Ну, здравствуйте, господин барон Ода. Здравствуй, Такэ.��– Здравствуй, Рю. Я ждал тебя.��– И я ждал тебя.��И они крепко, но быстро, пока дверь не открылась, обнялись.�����Глава 11. Звезда����Москва, Зубовский бульвар, 1965 год�����Юрий Владимирович допил кофе и поставил чашку на изящный столик в стиле шинуазри. Задумчиво потер бороду и, взяв карандаш, перелистал несколько последних заполненных страничек блокнота.��– Все это, безусловно, интересно, Арсений Тимофеевич, но… как вам сказать…��– Жду ваших формулировок, – несколько казенно, хотя и вежливо улыбаясь ответил хозяин квартиры и поднес к губам очередную чашку зеленого чая.��– Понимаете, то, что вы рассказываете, удивительно. Сложнейшие и довольно запутанные операции ЧК против японской разведки! И само по себе это уже… неоднозначно.��– Что вы имеете в виду? – Арсений Чен широко раскрыл глаза, от удивления забыв сделать очередной глоток.��– В читательском, – мягко и немного стеснительно улыбнулся Юрий, но позицию свою объяснил твердо и без всякого смущения: – Понимаете, я писатель. Пишу детективы. Шпионские детективы. И конечно, мне хочется не только свои мысли, идеи, концепции там выстроить и высказать, но и сделать так, чтобы читателю было интересно это прочесть.��– Логично, но разве не каждый автор хочет этого? – оживился хозяин квартиры.��– Наверно, каждый, но все идут разными путями. Вот, например, Сименон с его комиссаром Мегрэ…��– Любопытно…��– Да. Сименон не мудрит с деталями. У него детективы – по сути, так называемые психологические триллеры: есть убийца, мотив и комиссар Мегрэ. И главная задача Мегрэ – найти этот самый мотив. После этого преступление раскрывается как скорлупа ореха под прессом неумолимой логики, подкрепленной вниманием к мелочам и основанной на глубоком понимании психологии и преступника, и жертвы. Как только Мегрэ понимает мотив – всё, преступник разоблачен!��– Согласен. – Чен отставил чашку и потянулся за трубкой. Неторопясь раскурил ее. – Между прочим, у Сименона множество детективов, в которых этот самый мотив ищут участники событий, и картина преступления таким образом становится ясной читателю без лишних героев в сюжете.��– Верно. Если считать фигуру комиссара Мегрэ лишней. – И оба собеседника рассмеялись.��– Или взять Шерлока Холмса, – продолжил Юрий Владимирович, – понятно, что там, наоборот, без фигуры сыщика ничего не получится, и он – этот сыщик – в детективе и есть самое интересное. Хотя особой психологией у Конан Дойла не пахнет.��– Что ж, соглашусь и с этим, – все еще смеясь, произнес Арсений Тимофеевич и вкусно пыхнул душистым табачком, – хотя Конан Дойл все время пытался показать именно глубинные мотивы совершения преступления…��– Да, но я не об этом. Понимаете, Арсений Тимофеевич, то, что пишете вы и что пытаюсь начать писать я, – это именно шпионские детективы. Они о противостоянии систем, организаций, даже стран. Это интересно, но, возможно, не всем. В том смысле, что, наверно, они не так захватывающи, как классические. Или, во всяком случае, читателю проще следить за этим противостоянием через судьбы и действия конкретных людей, героев. Но этих героев не должно быть слишком много – во-первых. А во-вторых, они должны находиться в атмосфере некоторой сюжетной изоляции от действий множества других реальных персонажей. Понимаете меня?��– Думаю, да, – кивнул посерьезневший Арсений Тимофеевич, – вы хотите сказать, что читателю надо даже в шпионском боевике создать обстановку локального расследования? Сосредоточить восприятие на нескольких фигурах, не обращая особого внимания на фон?��– Примерно так.��– Возможно, это правильно, но трудно осуществимо на практике. Ну вот, например. – Арсений Тимофеевич задумался, пустил несколько колец дыма и через минуту продолжил: – Наша чекистская работа на Дальнем Востоке. Там одновременно действовали японская разведка, группировки корейского подполья, боровшиеся, правда, в основном между собой, и белая контрразведка. И вот успеху белых очень помогала одна из главных наших проблем.��Юрий Владимирович снова взялся за карандаш, а его собеседник продолжал:��– Как ни странно вам может показаться это сегодня, но проблема эта – в основном в том, что наших разведчиков было слишком много: у меркуловцев, в штабе оккупационного корпуса японцев – везде, где только можно. В результате создавался хаос. Многие товарищи были знакомы друг с другом. Не все хорошо понимали, на какую из большевистских разведок работают. Не все были проверены и надежны, и почти никто не понимал, что такое настоящая конспирация. Поэтому, когда осенью 1921 года начались аресты, засвечены оказались целые сети, десятки агентов, групповоды, руководители подполья. Всё посыпалось прахом. Я и сам тогда чудом уцелел… Как об этом писать?��– Очень просто, – оживился Юрий, – очень просто, если придерживаться моей концепции.��Арсений Чен с любопытством посмотрел на молодого автора. Тот встал и, расхаживая по комнатушке и помахивая по-прежнему зажатым в пальцах карандашом, продолжил:��– Допустим, я стал бы писать о работе нашей красной разведки во Владивостоке в ту пору, о которой вы рассказываете.