– Давайте скажем так: я тоже человек скрупулезный.

Она села за стол, и в этот момент где-то в доме хлопнула дверь. Гамаш быстро повернулся на неожиданный звук, но успокоился, увидев стайку детей, входящих в прихожую в конце коридора. Щеки у них пылали, волосы примялись под шерстяными шапками. Они явно провели утро на склонах и теперь спорили о том, что лучше – лыжи или сноуборд.

Почетный ректор посмотрела на него через очки:

– Они уедут, я вам обещаю.

Из кухни, в которой он оставил Лакост, донесся голос Дебби, которая пыталась утихомирить детей, объясняя, что сейчас должно начаться интервью.

– Вот эти письма, Арман, – сказала Колетт, поднимаясь. – Их немного. Хотите – могу распечатать их для вас.

– Будьте добры.

– Старая школа. – Она улыбнулась, нажала несколько клавиш и подошла к принтеру.

– Просто я старый.

Гамаш придвинул стул к столу, чтобы было удобно читать с экрана, достал очки для чтения. Он услышал, как в кухне профессор Робинсон начинает отвечать на вопросы интервьюера, и разделил экран на две части – на одну вывел прямую трансляцию Си-эн-эн, на другой оставил письма.

Интервьюер начал довольно вежливо, спросил, как профессор чувствует себя. Потом были показаны видеозаписи с лекции. Насколько знал Гамаш, у полиции этих записей не было.

Но в тех, что он увидел, не обнаружилось ничего нового. Снимали, конечно, сцену с лектором, а не публику.

Вот народ в зале заволновался, затем восстановилось хрупкое спокойствие. А потом прозвучали выстрелы.

Когда видео закончилось, интервьюер взялся за профессора Робинсон.

– Вы даете понять, что ваши предложения – это в некотором роде проявление доброты, но не говорите ли вы на самом деле: «Да поможет вам Бог, если вы заболели, потому что общество здесь бессильно»? Мы все видели, что происходило в пансионатах для пожилых людей во время пандемии, а вы теперь предлагаете делать то же самое в рамках государственной политики?

– Во-первых, я ничего не говорю. Статистика говорит сама за себя. А пандемия научила нас тому, что нужно сделать все возможное, чтобы больше никогда, никогда не допустить такой трагедии. Никто не должен умирать подобным образом. Это предотвратит…

Гамаш выключил трансляцию, и Колетт заметила, что его правая рука слегка дрожит.

– Она очень хороша, верно? – сказала почетный ректор.

– Да, умеет себя подать на интервью. – Он знал, что это довольно далеко от «очень хороша». – Насколько близко вы знали отца Эбигейл?

– Что вы имеете в виду?

– Похоже, вы были с ним в довольно близких отношениях.

Она улыбнулась и села рядом с ним.

– Пожалуй, да. Но это не то, о чем вы подумали. Он был старше. И для меня стал кем-то вроде наставника и старшего брата в одном лице. Это скорее была встреча интеллектов, а не сердец.

– А его жена, мать Эбигейл? Что она думала о ваших отношениях?

– Я ее ни разу не видела. Она умерла. Почему вас это интересует? Это было сто лет назад. Может, вам лучше сосредоточиться на живых?

Он улыбнулся:

– Я и прежде гонялся за призраками, но сейчас нет, просто хочу получить полное представление о Робинсон. Потеряв мать и отца, она, вероятно, привязалась к вам.

– Да нет. После Оксфорда она уехала в Британскую Колумбию, а мы с Жан-Полем вернулись в Квебек.

– И у Эбигейл больше не было никого из близких? Ни брата, ни сестры?

– У нее была Дебби. Казалось, этого достаточно. – Она улыбнулась. – Что сейчас конструирует ваш подозрительный ум?

Он тоже улыбнулся, и морщинки от уголков глаз разбежались по всему лицу.

– Ничего. Издержки профессии – видеть призраков там, где их нет.

– А сообщники?

– Ну, тут я абсолютно уверен: они есть.

Он поднялся, подошел к книжному шкафу, вытащил том, который приметил, заходя в кабинет. Рассмотрев обложку, он повернул книгу в руках, показал Роберж.

Почетный ректор рассмеялась:

– Муж подарил, когда мы обручились.

Она взяла книгу, посмотрела на обложку так, как смотрят на любимое лицо.

Книга называлась «Как манипулировать статистикой».

Гамаш снова услышал донесшийся с кухни шум детских голосов и понял, что интервью, видимо, завершилось. Достав телефон, Арман проверил аккаунт Эбигейл Робинсон в соцсетях и увидел, как число подписчиков увеличивается прямо на глазах. С такой же скоростью, как счетчик американского госдолга, который он видел в Нью-Йорке. А теперь с той же тревогой он смотрел, как растет армия фолловеров профессора Робинсон. Барометр дефицита нравственности.

Арман сунул телефон в карман и направился к двери кабинета. В конце коридора он увидел инспектора Лакост, которая разговаривала с Эбигейл и Дебби. Он поймал взгляд Изабель и кивнул.

Они уходили.

Он повернулся к почетному ректору:

– Пожалуйста, не выпускайте их за территорию дома. Пока мы не поймаем сообщника.

– А если вы его никогда не поймаете?

– У вас большой дом…

Она рассмеялась:

– Постараюсь. Bonne année[52], Арман. Будем надеяться, что новый год начнется лучше, чем кончился старый.

– На все воля Аллаха. Bonne année, Колетт.

Лакост выехала с подъездной дорожки и спросила:

– И что вы думаете о почетном ректоре? Она как-то причастна?

– Да, причастна. Только я не знаю, каким образом.

* * *

Жан Ги стоял у двери и нажимал кнопку звонка. В этой квартире жила звукооператор.

Бовуар уже опросил осветителя, который сказал, что он всю лекцию проспал в будке в конце зала.

Осветитель не говорил по-английски и накануне вечером выпивал с друзьями. Лекция по статистике на английском языке абсолютно его не интересовала. Парень изучал театральное искусство в университете и подрабатывал осветителем только ради денег.

Он сообщил Бовуару, что, после того как старый коп велел ни на миг не отключать свет во время лекции, делать особо было нечего. И он задремал. Проснулся, только когда затрещали хлопушки.

Нет, он не видел, кто это сделал. Когда он открыл глаза, хлопушки уже смолкли и в толпе началось что-то вроде паники. А потом раздались выстрелы.

– Я испугался до усрачки. Ostie[53].

– Записал что-нибудь на телефон?

– Я занимаюсь светом, а не звуком.

– Понятно, – сказал Бовуар срывающимся голосом; его терпение было на исходе. – Но из будки все хорошо видно. Она находится в дальнем конце зала и расположена довольно высоко. Если кому-нибудь хотелось записать лекцию, то лучше места не найти. Верно?

– Ну да. Но мне-то зачем все это записывать?

– Тебе незачем, а кому-то другому могло понадобиться. – Он посмотрел на парня пронзительным взглядом. – Никто тебя не просил сделать запись? Может, даже предлагали заплатить?

– Записать лекцию? Без письменного разрешения администрации? Это противозаконно.

– Merci, –