Шрифт:
Закладка:
Решение перебраться на Шпицберген оказалось безошибочным. Ветер по-прежнему дул в неверном направлении – взлети я тогда, и шар унесло бы прямо к Варшаве, – но теперь я хотя бы занимался делом, вместо того чтобы изнывать за рабочим столом в Англии. На улице стоял мороз –15 °C, но в других районах Арктики я видал и не такое. Неподалеку от Шпицбергена проходит Норвежское течение, ветвь Северо-Атлантического течения, которое, в свою очередь, отделяется от Гольфстрима, приносящего теплые воды из Мексиканского залива в Северную Атлантику. Благодаря этому течению на островах архипелага Шпицберген было гораздо теплее, чем должно быть на такой широте, но земля и крыши домов все равно были покрыты снегом. Фьорд стоял, скованный льдом, штормило, и передвижения в основном осуществлялись на снегоходе, но я был рад, что приехал. Теперь, когда мы оказались на Шпицбергене, у нас была возможность подготовить все к запуску в кратчайшие сроки, а сам я наконец-то мог выспаться.
Я недавно вернулся с учебной программы по преодолению нехватки сна, которую прошел в Центре наук о человеке Управления научных исследований и оценочных испытаний (DERA) в Фарнборо, и теперь прекрасно знал цену хорошего ночного отдыха. В DERA мне сказали, что я должен спать не менее шести с половиной часов в сутки, но я понимал, что лететь предстоит над однообразным ландшафтом в условиях полярного дня и низких температур, а потому спать будет сложно. От длительной нехватки сна я потеряю способность выполнять даже простейшие задачи и не смогу быстро и правильно реагировать на внештатные ситуации. Специалисты по сну сказали мне, что даже одна бессонная ночь сказывается на организме, как алкоголь, и приводит к проявлению подобных симптомов: речь становится спутанной, память слабеет, человек перестает адекватно реагировать на раздражители. Так что я больше переживал из-за того, что не смогу спать на шаре, чем из-за холода и утечки кислорода. Это было самое серьезное испытание, через которое мне предстояло пройти в полете.
Вскоре после того, как мы прибыли на Шпицберген, капитан порта Атле Браккен предложил нам устроить штаб в пожарной части. Он вывез пожарные машины из гаража, чтобы освободить нам теплое место для работы, хотя теплым оно было весьма условно: туалет замерз, а окна с внутренней стороны покрылись льдом.
И начался «день сурка»: встать, пройтись по списку дел, принять душ, позавтракать, проверить почту. Затем убить остаток утра: модернизировать оборудование для шара, попрактиковаться в видеосъемке, пройтись по другим спискам. На обед – тарелка супа в кафе, потом подготовка и проверка: уложить снаряжение; упаковать надувную шлюпку; проверить свечи розжига на газовых горелках; испытать высокочастотное радио, аккумуляторы, спутниковую систему «Аргос», гидрокостюм и болторез; пару раз прочитать инструкцию по аварийной посадке на воду, на гору, на лед. Вечером – поужинать и уйти спать в корзину, чтобы привыкнуть ко сну в тесном пространстве среди снаряжения и оборудования.
Остаток недели прошел столь же монотонно. Теперь я понял, как тяжело Андре давалось ожидание на острове Датский. Менялся лишь пейзаж: арктическая зима отступала под натиском полуночного солнца, и стартовая площадка, еще недавно полностью замерзшая, постепенно превращалась в озеро воды, окруженное коричневой грязью, которая с огромным энтузиазмом пыталась проглотить наши сапоги. Мы перенесли стартовую площадку с берега фьорда, которое обеспечивало легкий подъем над долиной, несколько выше, на школьное футбольное поле. Взлетать оттуда было сложнее, но выбирать нам не приходилось.
Хотя бы пару раз в день я выглядывал из окна пожарной части, чтобы посмотреть на соседнюю электростанцию. Как и Андре, я ждал намека на южный ветер. Но изо дня в день дым из трубы электростанции упрямо шел на юг. Я понял, как сложно было Андре, который ориентировался лишь на флаги, развевающиеся на ветру, не имея никакой другой информации. С нами хотя бы работал один из лучших метеорологов в мире.
К началу второй недели большинство из тех, кто приехал с нами, уже вернулось в Англию. На Шпицбергене осталось лишь пятеро человек, составлявших ядро команды. Мне тоже хотелось домой. Как всегда, я разрывался между жаждой приключений и одиночества и любовью к своей семье. Я покорял горы и ходил по полярным пустошам каждую весну с рождения моей старшей дочери Алисии. Как бы я ни любил бросать себе вызов, я отчаянно скучал по жене и детям, причем, как ни странно, особенно мне не хватало их в хорошие дни. Когда стоит мороз –50 °C и ветер дует в лицо, я обычно слишком изнурен, чтобы вспоминать о доме. У меня лишь одна задача – выжить. Но когда солнце стоит высоко в безоблачном небе, а мне открывается восхитительный вид, мне очень хочется, чтобы Клэр, Алисия, Камилла и Амелия оказались рядом и разделили со мной это мгновение. Когда же я представляю, как дочери шалят дома, у меня сразу возникает желание перенестись туда и заняться тем, чем подобает отцу.
Перед отъездом Дэвид Ньюман, руководитель отдела маркетинга «Британник Эшуранс», предложил мне прогуляться. Компания всячески поддерживала меня до этого момента, но я боялся, что теперь они начали задаваться вопросом, когда их вложения наконец окупятся. Мы пошли из гостевого дома к пожарной части, что предполагало получасовую прогулку по пустынной каменистой долине. Май близился к концу, а я всегда говорил, что не полечу после 1 июня, когда лед на полюсе слишком сильно подтаивает и более не может выдержать спасательный самолет. В тот период полярные летчики и так были на нервах, потому что дней десять назад польский биплан Ан-2 провалился на полюсе под лед и четверо американцев и норвежец застряли на вершине мира.
Дэвид сразу перешел к делу.
– Я знаю, что тебе не терпится взлететь, но пойми, мы вовсе не собираемся на тебя давить. Не стоит рисковать без надобности, потому что ты боишься лишиться нашей поддержки. Если скажешь, что погода стоит неподходящая и удобного момента в этом году не будет, мы все поймем и будем и дальше поддерживать тебя.
Мне нужно было это услышать, и слова прозвучали как раз вовремя. Я испытал огромное облегчение. Тем не менее сдаваться я пока не хотел. Я нутром чуял,
