– Кис-кис-кис… – тихо произносит она. – Ты здесь, киса?

Вокруг все замерло в полной неподвижности. «Кошку Теда потом надо будет забрать с собой», – думает она. Разве это жизнь для несчастного создания? На миг она перехватывает обращенный на нее взгляд пары ярких глаз, глядящих на нее из угла комнаты, но потом понимает, что это всего лишь уличные фонари, отражающиеся от помятой серебряной шкатулочки. Кроме нее, на запыленной каминной полке ничего нет. В пыли виднеется прямоугольник, будто еще совсем недавно там стояла фотография в рамке или что-то подобное.

Ди двигается быстро, времени у нее совсем мало. Сначала гостиная, потом кухня. Морозильник стоит открытый, его дверца откинута к стене.

Подвала, насколько видит девушка, в доме нет. Она заглядывает под коврики, осторожно ступает на доски, пытаясь отыскать люк.

Затем направляется наверх. Ковер заканчивается на лестничной площадке, где ее взору предстают пыльные доски. Девушка бочком скользит вдоль огромного шкафа, грозно маячащего своей массой в крохотном коридоре. Он заперт, ключа нигде не видно. Чердака тоже нет.

В спальне у стены стоят магазинные пакеты, из которых торчит одежда. Рядом одежный шкаф, в котором только одна сломанная вешалка и больше ничего. Такое ощущение, будто Тед только-только переехал, хотя в доме такой бардак, что он, очевидно, складывался годами. Словно он всегда был и всегда будет.

Постель разобрана, одеяло еще помнит момент, когда его отбросили. На простынях рассыпана горсть мелочи. Подойдя поближе, Ди видит, что это не монеты, а какие-то темные пятна, прилагает над собой усилие и нюхает их. Запах ржавчины. Кровь.

Ванная, как она помнит, обставлена кое-как, в ней имеются треснувший кусок мыла, электробритва и несколько лекарственных препаратов в желтых аптечных упаковках. Над раковиной, где когда-то было зеркало, зияет белый прямоугольник. «Надо было бы все это сфоткать», – думает Ди. Но ни телефона, ни фотоаппарата она не взяла. Нужно запомнить как можно больше. В висках оглушительно пульсирует кровь.

В доме обнаруживается еще одна спальня с офисным креслом и письменным столом. Диван застелен розовым покрывалом, стены увешаны рисунками единорогов, выполненными с различной степенью мастерства. Шкафчики здесь тоже заперты висячими замками с кодом из трех цифр. Ди склоняется над ними, внимательно приглядывается и слегка касается колечек с цифрами на одном из них.

Внизу вздыхает доска, и вокруг сердца Ди словно сжимается рука. Мимо что-то проносится и скрывается в стене, девушка пытается закричать, но у нее перехватывает дыхание. Мелькают мышиные лапки. Хотя если по звуку, то все же не мышиные, а чего-то покрупнее. Вполне возможно, что крысы. Она прислоняется к стене и размышляет. Насколько это возможно при грохочущем пульсе. Интересно, Тед долго будет ждать ее в баре? Воображение рисует, как он возвращается домой и застывает во мраке, наблюдая за ней. Ее мысленному взору предстают его пустые глаза и сильные руки. Пора уходить.

Ди на цыпочках спускается вниз, каждое мгновение ожидая услышать в замке ключи. И едва дышит, будто без конца икает. Она боится вот-вот хлопнуться в обморок, от странности всего происходящего у нее кружится голова. Ди на миг мельком видит в углу гостиной стройный, темный силуэт, не сводящий с нее глаз, и у нее в груди замирает сердце.

– Кис-кис, – шепчет она, дабы нарушить гробовое молчание комнаты, – иди сюда. Ты не видела здесь девочку?

Но в углу ничего нет, лишь тени и пыль. Кошка либо улизнула, либо ее там и не было. Ди направляется к окну и негромко, хрипло вскрикивает, когда у нее из-под ног выскальзывает уродливый, ворсистый голубой ковер. Она вылезает из окна, больно задевает головой косяк, ругается и с облегчением опускает вниз раму, запирая дом за собой. Ночной воздух нежен и сладок, темнеющее небо над головой – само чудо.

Дрожащими руками девушка поднимает фанерный лист. Старые гвозди проржавели, погнулись, и пользы с них ноль. Ди осторожно их вытаскивает и приколачивает фанеру к окну другими из своего кармана – новенькими, серебристыми и острыми, только что из магазина стройматериалов. Звук молотка рисует в ее воображении гробы, ее всю трясет. Не время сейчас терять контроль над собой. Новые гвозди надо забить точно в старые отверстия. И забить быстро, закончив до того, как какой-нибудь случайный прохожий услышит удары ее молотка или увидит, как она с трудом выбирается из зарослей в надвигающуюся ночь.

По возвращении домой она обнаруживает, что ее бьет неуемная дрожь, будто в лихорадке. Ее и в самом деле пробирает страшный озноб. Она кладет в печь немного дров, растапливает ее и скрючивается рядом. Ее трясет от холода, по телу без конца пробегают судороги. Когда-то в таких случаях она думала, что болеет. Но потом поняла, что ее организм таким образом избавляется от накопленной боли.

Лулу в доме нет. Теперь Ди понимает, что думала о сестре, будто та была где-то совсем рядом. Воображала, что слышит ее дыхание. Все ее желания сводились только к одному – чтобы сестра оказалась в том доме узницей. Как все-таки несправедливо до такого дойти. Из горла криком рвутся чувства. Она пытается привести в порядок мысли. Если здесь Лулу нет, значит, она где-то еще.

– Пристанище, где он скрывается по выходным, – шепчет Ди.

Вот где надо искать ответ, иначе и быть не может.

Она складывает чашечкой ладони, подносит их к губам и шепчет, глядя, как за окном небо окрашивается в розовый, словно занимающееся пламя.

«Я иду», – обещает она.