— Между нами говоря, мистер Данн, я тоже никогда за него не голосовал.

На мгновение Лерой пронзительно вытаращился на него, приоткрыв рот, а затем разразился хриплым хохотом. Его сухонькое тело ходило ходуном от приступов веселья.

— Я думаю, тебе лучше войти, сынок, а не стоять на пекле, — сказал он наконец, переведя дыхание.

Данн повернулся и отступил вглубь дома, Джоджо последовал за ним. Он не особо удивился, когда оказалось, что в доме почти так же жарко, как снаружи, может статься, и жарче на пару-тройку градусов. Старый фермер перешел в грязную кухню с грязными же тарелками и кастрюлями, разбросанными по столешницам. Почти везде, куда ни бросал Джоджо взгляд, стояли белые восковые свечи разной длины — новшество электрификации в значительной степени обошло старика Данна стороной.

Данн влажно откашлялся и вразвалку подошел к открытому шкафу. Он вытащил две бутылки пива с захламленной полки и протянул одну Джоджо.

— Уж прости, сынок, холодильника у меня нет.

— И так сойдет, спасибо.

Они откупорили бутылки черной железной открывалкой, навинченной на край стола, взятой от пивного набора марки «Атлас», судя по оттиску. У них же было по бутылочке «Шлиц», разогретого до состояния кипучей горькой кофейной гущи на дне турки.

— У вас тот ваш родстер-пикап еще на ходу, мистер Данн? — спросил Джоджо.

— Та старая колымага? — Фермер кивнул. — А то. А ты чего спрашиваешь?

Джоджо пополоскал рот горячим «Шлицем», проглотил и поморщился.

— Там, в амбаре, лежит одна дама: она, верите ли, ногу повредила, идти не может.

— Чевось? — Старик сгорбился и недоуменно уставился на Джоджо. — Сынок, не пойми превратно: что, бога ради, ты делаешь с дамой в моей сарайке?

— Она просто сошла с дороги, мистер Данн, — с полуулыбкой ответил Джоджо. — Ну и в канаву угодила ненароком. Лодыжку, похоже, сломала — а вы не хуже меня знаете, что здесь не так много машин раскатывает, особенно в четверг вечером.

— От фермы до города? Да ты скажешь! Сегодня же не суббота. Вот когда танцульки будут, то да… как думаешь, соберется первая в истории Литчфилда пробка, ась?

Джоджо рассмеялся и сделал еще один глоток из бутылки. От тепла его руки пиво сделалось только хуже. Еще разок поморщившись, он пристроил бутылку на стол.

— Значит, в город ее нужно свезти, — сказал Данн после некоторого раздумья.

— Да, мы с ней туда и топали. И вот смотрите-ка, что случилось.

— А кто она вообще такая? Твоя жена, что ль? Как ее там… Бет, я прав?

— Боюсь, Бет скончалась около года назад, мистер Данн. Нет, это просто дама, которую я нашел в канаве.

— Так мы оба вдовцы, — печально сказал Данн, качая головой. — Я думаю, в доме нужна женщина. Тут у меня уж почти двадцать лет ни одной не бывало — так и на дом это всё уж не очень похоже…

— Есть такое, — согласился Джоджо.

— Родстер на заднем дворе, — сказал Данн. — Если хочешь, возьми еще пивка с собой в дорогу.

Теодора лежала на подстилке из сена, порой отмахиваясь от мух, и думала о бывшем помощнике шерифа с печальным, покрытым шрамами лицом.

Ходили слухи, будто он бросил свою жену, что само по себе довольно скверно, но того пуще — любовницей этого человека оказалась негритянка из лачуги. Теодора не помнила имени девушки (если вообще знала его), но, похоже, помнила, что она работала в городе, убирала дома́ и выполняла поручения белых людей. Убиралась она в доме Уокеров или нет, она тоже не знала, но каким-то образом Джоджо Уокер познакомился с ней и, должно быть, времени даром не потерял, а сразу затащил к себе в постель.

Экое непотребство, подумала Теодора. Она полагала, что мужчине может сойти с рук подобное, если он живет в Париже или в каком-то таком же месте, но в Литчфилде, вытворяя нечто такое, можешь смело писать «пропало». Никто ведь не захочет с тобой дел иметь. На какое-то время буря вокруг инцидента улеглась, а потом занялась с новой силой, закончившись двумя смертями. Жена помощника, Бет Уокер, выследила ту цветную девицу у соседского дома, куда та шла работать, и пошла за ней с револьвером мужа. Тремя выстрелами она практически снесла негритянке голову. Когда старший помощник шерифа прибыл на место происшествия по вызову, оказался втянут в перестрелку, и не с кем попало, а с собственной женой.

Теодора представила себе весь этот ужас и поставила себя на место Джоджо Уокера. Она представила себя стоящей в своей гостиной, в нескольких футах от обезумевшего от горя Раса, размахивавшего пистолетом, бьющегося в слезной, истошной панике. Будь она Джоджо — конечно, умоляла бы Бет/Раса, давала бы сотни обещаний, да что угодно сделала, только бы спасти ей/ему жизнь… Но смогла бы она? Смогла б она хоть слово проронить в тот момент, когда Рас приставил бы дуло к своему же виску?

Она вздрогнула, вдруг ощутив отвращение к себе и даже некоторый, как ей почудилось, испуг. Бедный, лишенный любви Рассел, заложник собственной неверности и тихой озлобленности. Интересно, что такого в супружестве, что тяготит их всех? Неужто священные узы брака — такое ужасное бремя для мужчин вроде Раса, Джоджо и многих других, с блуждающими взглядами и дырками в сердце?

Неужели все действительно так безнадежно одиноки?

Она почувствовала влажное тепло на щеках и услышала отдаленный гул мотора. По мере того как он приближался и становился громче, ее мысли возвращались к жуткой кукле и ее не менее жуткой набивке. В этот момент Теодора вдруг как никогда остро осознала свое неизбывное одиночество.

Толпа поглощала их, как капли воды, падающие в реку, словно пару мелких звездочек в бездне ясного ночного неба. У дверей кассы стоял человек с впалым лицом, наряженный в твидовый пиджак, и брал билеты. Это означало, что самая трудная часть позади.

Марджи услышала, как хлопнула дверь, перекрывая гомон толпы, и, оглянувшись, увидела, что мистер Кевинью несется через вестибюль, раздвигая толпу, точно Моисей — Красное море. Он исчез за другой дверью с надписью: «Проекционная будка», и она тут же обо всем забыла. Скутер посмотрел на нее сверху вниз и тревожно усмехнулся.

— На месте, как парча на невесте, — сказал он.

Люди толпились всюду, плечами и локтями прокладывая себе дороги к кассам, туалетам или знакомым. Марджи увидела, как какой-то тип, просветлев лицом, крикнул:

— Эй, там! Джейсон Эджи! Старый засранец!

Тут она испугалась, что ее тоже кто-то узнает — само собой, городишко маленький! Дочка священника, которую после стольких лет до сих пор расспрашивают о здравии отца и выражают соболезнования насчет матери, здесь и сейчас была вопиюще неуместной фигурой. Почувствовав чью-то руку на плече, она подпрыгнула от ужаса; ее сердце подскочило к самому горлу да там будто и осталось, даже когда она поняла, что это всего лишь Скутер.

— Послушай, мне на гальюн отбежать надо.