Ханну окутывала белизна, но не такая, как в той комнате, от которой она бежала. Эта больше напоминала жидкий туман, и звуки в ней гасли. Осмотрев себя, она вдруг поняла, что ее конечности стали длиннее, кожа чуть смуглее, а по плечам спускались густые черные локоны.

Стоило моргнуть, как все тело оказывалось в крови, и изо рта вырывался беззвучный крик. Туман сгущался еще плотнее, и она начинала задыхаться.

Внезапно резким толчком ее выбрасывало в незнакомую ванную комнату. По кафелю сбегали ржавые полосы, свет непрерывно мигал, и отовсюду доносился оглушительный ритмичный грохот. Из зеркала смотрела девушка с длинными черными волосами и окровавленными руками.

–Кто ты? Кто ты такая?– кричала она, глядя на себя. Или на Ханну?

Откуда-то слышался тонкий вопль, который все нарастал, и эта какофония разбивалась на осколки вместе с зеркалом.

* * *

Ханна проснулась в холодном поту и тут же посмотрела на свои руки и ноги. На ней была ее фланелевая пижама, а ладони и ступни, выглядывающие из нее, принадлежали не кому иному, как ей. Курильница с картины пристально наблюдала за ее пробуждением одиноким глазом. Придя в себя, Ханна суматошно встала с постели и открыла везде шторы, позволяя утреннему свету впитать в себя остатки кошмара.

«Что это было?» – хотелось спросить неизвестно у кого.

Сердце громко стучало в такт грохоту из сна. Окончательно ее вернул к реальности истошный вой сирены скорой помощи за окном, и впервые она была ему благодарна. Способность различать сон и действительность на мгновение пропала.

Следующий шаг был к зеркалу, чтобы убедиться, что она все та же Ханна. Не сильно собою любимая, но привычная. Из головы не выходил образ девушки, исступленно смотрящей на нее с другой стороны. Сон с лифтом завершился, как прочитанная глава, и на смену ему пришло видение похуже. Не зная, как выглядит ее донор, Ханна ощущала, что они наконец-то встретились лицом к лицу, но какое же отвратительное это было знакомство… По венам все еще змеился дух Ребекки: гневный, требовательный и одновременно загнанный.

Поход в ту квартиру ничего не объяснил и только усугубил ситуацию. Что-то было сделано лишь наполовину, и происходящее теперь напоминало прорвавшуюся трубу. Ханна теряла контроль над собой, и с каждым сновидением в нее все больше проникало что-то чужое со своей собственной волей. Она безоговорочно принимала эти ненормальные события и все время ощущала себя ведомой. С самого начала казалось, что Ребекка пытается ей что-то сказать, но после этой ночи Ханна усомнилась в том, что та вообще от нее чего-то хотела. Девушка из сновидений напоминала разбуженного мертвеца, который не знает, зачем вернулся к жизни. Они обе оказались пленницами в каком-то параллельном измерении и не могли разойтись.

Зазвенел будильник, напоминая о первом приеме таблеток. Ханна начала отработанную до автоматизма утреннюю рутину, но ощущала невыразимое отчаяние от всего, что с ней происходит. Эта многолетняя депрессия не имела начала, и ей не видно было конца, она стала почти неотделимой от личности самой Ханны. Жизнь превратилась в цикл бессмысленных действий. А чехарда с чужими сновидениями только расшатывала крепления в ее голове.

На телефоне всплыло напоминание о встрече с Магдой через час. Некоторое время Ханна смотрела на напоминание на дисплее, а затем отбила терапевту, что лучше перенести. Пользы от этих сеансов больше не было. После позвонила менеджеру и сказала, что плохо себя чувствует. В основном Ханна работала на дому за исключением некоторых проектов, проходивших в офисе «ФЕМА». У компании была весьма гибкая рабочая политика, благодаря которой Ханна и дотянула до пересадки. И терапевт, и менеджер передали ей свои благословения, и Ханна начала собираться. Надо было вернуться в ту квартиру и разобраться получше с прошлым Лейнц. Лекан в прошлый раз скорее мешал, чем помогал. Еще была надежда, и в ней она боялась признаться даже самой себе: что, если она снова встретит того мужчину? Теперь, когда он больше ей не снился, их словно навсегда разлучили.

«Приди же. Ты же будто узнал меня в прошлый раз»,– молитвенно обратилась она к нему, стоя на пороге своей квартиры.

* * *

«Муравейники» прозябали под ветром как живые исполины. Неудивительно, что их выстроили на самом отшибе. Мэрия отчаянно старалась, чтобы город выглядел как картинка. Все, кто мозолил им глаза,– мигранты, панки, нищие, бездомные – расфасовывались по этому району, и в этом, наверное, и заключалось оборотничество Фледлунда. Его уродство проступало в неформальной сегрегации.

Ханна дошла до дома Ребекки, отметив, что письма все еще торчат из почтового ящика. С ее первого визита прошло четыре дня. Интересно, что тот мужчина делал здесь в прошлый раз? Он был владельцем квартиры? Или же просто проведывал ее? Почему не трогал почту? После того как она проболталась про ключ в горшке, он должен был забрать его от греха подальше, а лучше вообще сменить замки…