– Да и не надо, – отмахнулся киммериец. – Я же знал, что тут не обошлось без колдовства… Впрочем, это уже не важно. Но я все же хочу получить ответ: сколько еще продлится моя служба?

– Твари Сета мертвы, – ответила Айана. – И он еще не скоро сможет сотворить новых – звезды ему не благоприятствуют.

– Значит, – напирал Конан, – роще ничто не угрожает и я свободен?

Айана опустила голову.

– Я хотел бы получить свою плату и отправиться восвояси, – сказал киммериец. – Понимаю, не дело требовать с тебя все причитающееся мне, хотя, по-моему, здесь золото тратить все равно не на что. Мне пора, Айана. Больше для твоей рощи я сделать ничего не могу.

– Конан! – пролепетала дриада, еще ниже нагибая голову и в волнении стискивая переплетенные пальцы. – Конан, я должна покаяться перед тобой. Ты прав, здесь негде потратить золото – так же, как и неоткуда его взять. Прости меня, Конан… я обманула тебя. Я не платила тебе туранскими монетами. Это была лишь иллюзия, временный морок – не больше.

Киммериец побагровел, его густые брови грозно сошлись.

– А… как же та монета, которую я дал трактирщику?

– Мне пришлось потратить много сил, убеждая его в том, что ее украли у него из-под носа. Он теперь сильно горюет и клянет себя на чем свет стоит.

– Ты лгунья, женщина, – неожиданно ровным голосом произнес киммериец, глядя прямо перед собой. – Я подозревал это с самого начала. Ты и так обманом заманила меня сюда; что ж, нечего и удивляться твоей второй лжи. Ты использовала меня как тупого наемника, ты решила, что…

– Но ведь ты сражаешься только ради золота, разве не так? – вдруг прервала его дриада. – Разве ты отправился бы по собственной воле со мной, расскажи я тебе правду?! Мне нужно было спасти рощу, Конан. Если бы она погибла, я сгинула бы тоже. А теперь… мой долг исполнен. Роща спасена. Если хочешь – убей меня; может, тебе станет от этого легче.

С минуту киммериец стоял, кипя от негодования, кусая губы и тиская в могучей ладони рукоятку заветного меча. Его душило от ярости; он чувствовал, что его провели, точно мальчишку, заставив сражаться не на жизнь, а на смерть – и во имя чего?!

– Но разве, войдя в рощу, ты не понял, что за нее стоит сражаться, несмотря ни на что? – услыхал он слова Айаны. – А кроме того… – она вдруг положила обе ладони себе на живот. – Через девять месяцев у меня родится твой сын. Неужели ты не хочешь быть вместе с ним, чтобы сделать из него величайшего бойца всех бесконечных миров, – ведь он унаследует не только твои ловкость, силу, храбрость, но и мою волшебную силу?

У Конана в глазах все помутилось.

– Отправь меня в Шадизар! – прорычал он, угрожающе выдвигая клинок из ножен. – Отправь, не то…

– Поздно, Конан. – Айана выпрямилась, ее глаза горели торжеством. – Слишком поздно. Боги сделали свой выбор. Ты не уйдешь отсюда. Ты станешь родоначальником новой расы полубогов, хранителей спокойствия заповедных мест великих воителей, верных соратников тех, что сидят на Высоких Престолах. Граница закрыта, путь назад отрезан. Смирись, гордый воин!

– Кром! – зарычал северянин, выхватывая давно просившийся в дело меч. – Лучше бы ты позаботилась о бедняге Аррадерсе, ему-то вот точно закрыта дорога в мир людей – а не строила бы планы, как использовать меня тут, словно я – племенной бык. Нет, женщина. Это тебе не удастся. Ты уже трижды обманула меня. Я такое не прощаю. Клянусь моим пращуром, Кромом, я сам смогу порубить твою рощу не хуже каких-то там жалких тварей Сета!

И тут заговорил Старейший свайоль.

– Отпусти его, Айана, – пронесся над притихшей рощей его странный, нечеловеческий голос. – Он должен жить в своем собственном доме. Не удерживай дикого волка. Пусть он уйдет.

– Но так решили сами Высокие Боги, о Старейший! – вскричала дриада.

– Даже они не всеведущи и могут ошибаться. Следуй голосу своей совести, а не только исполняй их приказы.

– Голос моей совести как раз и велит мне удержать его! – в отчаянии воздела руки Айана. – Высокие Боги видят – я люблю его… я рожу ему сына. Я не хочу, чтобы он уходил!

– Но он этого хочет, – невозмутимо молвил Старейший. – Не препятствуй ему и смирись, о дщерь Кристального Неба! И – поверь мне – я предвижу, что вы еще свидитесь.

– Нет! Нет! Нет! – кричала Айана, из глаз ее быстро-быстро капали слезы…

И тогда Конан решился. В этот миг его не заботило, кто эти Высокие Боги и что там соблаговолило втемяшиться в их Божественные головы; он хотел одного – вновь оказаться дома. В Шадизаре, на худой конец – в Киммерии или в Немедии; и он пошел на отчаянный шаг.

Рука киммерийца схватила дриаду за длинные, роскошные волосы; спустя мгновение меч Гатадеса был уже приставлен к ее груди.

– Эй, вы, там, вы, кого здесь именуют Высокими Богами! – надсаживаясь, заорал Конан прямо в небо, высоко задирая голову. – Немедленно отправьте меня домой, иначе, клянусь Кромом, мне придется сперва убить эту лгунью, а затем оставить от Рощи свайолей, которую я только что защищал, не щадя жизни, одни только пни! Выбирайте, и выбирайте быстро, я уверен, что вы меня слышите!

Сперва ответом ему была только страшная, гробовая тишина; Айана обмякла, похоже, лишилась чувств…

А потом воздух между Отцом-Древом и одним из ближайших к нему свайолей вдруг задрожал, точно над раскаленной железной печкой, и из этого мерцания вдруг появилась женщина, облаченная в свободные травянисто-зеленые одеяния. Прибывшая остановилась в пяти шагах от замершего киммерийца, который был не в силах оторвать глаз от самого прекрасного, воистину божественно прекрасного лица и внимательных бездонных глаз, полных тревоги и боли, что смотрели сейчас на него.

– Ты не знаешь, от чего ты отказался, смертный, – прозвучал тихий голос, словно ветерок пробежал по ветвям кустов. – Но будь же по-твоему. Я не могу рисковать жизнью моей единственной и любимой дочери, потому что я знаю тебя, киммериец Конан. Будь по-твоему! Ты хочешь оказаться вновь в Шадизаре?..

И не успел северянин промолвить и слова, как мир в его глазах померк, а когда спустя несколько секунд разноцветная карусель остановилась, он увидел, что стоит на пороге знакомой таверны Абулетеса. Дождь прекратился, над Шадизаром занималось утро; где-то в отдалении слышались унылые голоса начинавших рабочий день метельщиков и водоносов.

Конан оглядел себя. На его поясе висел его собственный старый клинок, меч