Противник Конана издал жалобное курлыканье. Ящер и ползуны сплелись в один ревущий, рычащий, бьющийся, окровавленный клубок; летучий демон остался один на один с разъяренным киммерийцем. Израненный, с надрубленным крылом, которое бессильно волочилось по земле, зверь Сета уже и не помышлял о нападении, лишь кое-как отбиваясь от стремительных атак северянина.

Рыжий ящер закричал вторично. Одна из четырех его лап, сломанная, беспомощно свисала вдоль тела; зато когти трех других вонзились глубоко в плоть Хатара, неловко оказавшегося перед резко повернувшимся вожаком. Гигант тряс ползуна за загривок, словно котенка; из-под когтей ящера летели красные струйки, Хатар отчаянно мотал круглой башкой, но нацелить свой смертоносный язык на противника ему никак не удавалось. Громадные рваные раны на его спине становились все больше и обильно кровоточили; каждый новый взмах когтистой лапы ящера заставлял Хатара корчиться от страшной боли; плоть безногой твари клочьями летела в разные стороны.

Зато одноглазый ползун несколько преуспел. Его громадные зубы почти перегрызли мощное бедро рыжего гиганта, щупальца, изловчившись, оплели и начали выламывать вторую лапу; хвост мятежного демона несколько раз со свистом стегнул по спине и бокам одноглазого существа, оставляя длинные рваные раны, но ползун лишь глухо взревывал от боли, не оставляя хватки.

Конан понимал, что еще немного – и его неожиданного союзника будет ожидать очень печальная участь; понимал – и в то же время никак не мог окончательно разделаться с неуклюже семенящим перед ним крылатым демоном. Тот защищался из последних сил; однако одолеть его даже сейчас было куда как непросто и такому великолепному воину, каким был киммериец.

Меч Конана раз за разом погружался в тело твари Сета – та дергалась, хрипло вопила, но отдавать концы, несмотря ни на что, явно не собиралась; киммериец никак не мог нанести последнего удара.

А тем временем Хатар, корчась в муке, запрокинул-таки залитую кровью голову, его язык показался между изломанных страшным ударом ящера челюстей, и струя яда брызнула прямо в глаза рыжему вожаку. И увернуться от нее он уже не успел.

Левая половина громадного тела замерла, словно оледенев; две лапы отказались повиноваться, и счастье еще, что одна из них и так была сломана, а вторую оплели десятки щупалец одноглазого ползуна. Однако и силы двух оставшихся правых лап хватило, чтобы яростным движением, в котором сквозила сила обреченности, с корнем вырвать почти все хватательные отростки из спины Хатара; сжимавшая шею ползуна лапа погружалась все глубже и глубже в тело и вот наконец достигла шейных позвонков. С глухим ревом, в котором смешались и торжество, и боль, рыжий ящер вырвал лапу из глубокой раны; в окровавленной трехпалой кисти смутно белело начало позвоночного столба.

Морда Хатара ткнулась в измятую и залитую кровью траву; тело его тотчас обмякло.

Казалось, можно было бы торжествовать победу; однако в тот миг не выдержала наконец и берцовая кость рыжего ящера, треснув под зубами одноглазого ползуна. С отчаянным, совершенно человеческим криком гигант повалился набок. Ползун тотчас же потянулся зубами к его горлу, одновременно обвивая щупальцами еще действовавшие лапы своего противника.

«Ну же, Конан!»

Отбросив осторожность, варвар бросился в последнюю атаку. Он рычал и ревел ничуть не тише тварей Сета; летучий демон попытался было отпрыгнуть назад, но прыжок киммерийца был для него слишком быстр. Меч сияющей полосой сверкнул в воздухе; и без того искромсанное крыло отвалилось, отрубленное напрочь; вторым ударом северянин вогнал меч в бок врага по самую рукоятку. И на сей раз клинок дошел до глубоко упрятанного сердца.

Выдернув меч из опрокинувшейся набок туши, северянин поспешно развернулся. Он увидел одноглазого ползуна, уже обвившегося вокруг поваленного ящера, увидел кровь на горле мятежного демона…

– Айана! – неожиданно для самого себя крикнул Конан, бросаясь в атаку. Пять или шесть щупалец попытались остановить его, метнулись наперерез; он срубил одно, проскользнул между двумя другими, пинком ноги отбросил четвертое… В два прыжка Конан оказался рядом с поверженным гигантом, вскочил на твердое, покрытое мощной роговой чешуей плечо и, уже чувствуя обвившееся вокруг пояса щупальце ползуна – оно подобралось сзади, – что было сил рубанул по оставшемуся еще целым громадному фасеточному глазу.

Второй удар рассек вцепившееся в киммерийца серое щупальце; источающая непереносимый смрад пасть ползуна щелкнула возле самой груди Конана, и в тот же миг поваленный ящер, собрав последние силы, вонзил свои смертоносные когти в бок ползуну, примерно футах в трех ниже головы.

Рыжий ящер умирал, из широких ран на горле хлестала дымящаяся кровь, но мускулы его еще действовали, и он щедро тратил последние мгновения отпущенного ему существования, пытаясь спасти киммерийца, – меч Конана завяз в кости нижней челюсти чудовища, в плечи и торс варвара вцепились разом штук десять или даже больше хватательных хоботов, неумолимо тянувших северянина к разверзнутой смрадной пасти… Сил сопротивляться уже не оставалось.

Конан отчаянно упирался руками в нижний край пасти, когда когти рыжего ящера взломали панцирь ослепленного ползуна, пронзили толщу плоти и одним движением в клочья разорвали сердце демона.

И тут яд, извергнутый чуть раньше Хатаром, добрался до нервных узлов и правой половины тела умирающего ящера; он оказался полностью парализован.

Тело мертвого ползуна медленно покосилось и с мокрым громовым шлепком свалилось на землю. Смертельные объятия разжались. Конан скатился вниз.

Встать оказалось нелегко. Прощальные объятия чудовища, казалось, переломали все до единой кости в теле киммерийца; кое-как помогая себе рукой и опираясь на меч, Конан поднялся, все еще не веря, что остался в живых.

Рыжий ящер медленно повернул к человеку уродливую голову; из рваных ран на шее выплеснулась кровь, видны были судорожно содрогавшиеся мышцы. Демон страшным усилием превозмог на несколько мгновений мертвящее действие яда. Страшные челюсти приоткрылись, и тихий хриплый голос с натугой произнес, обращаясь к неподвижно застывшему человеку:

– Убей меня этим мечом, друг!

Слова еще не успели отзвучать, как яд Хатара добрался до мускулов шеи и гортани. Демон умолк, теперь говорить могли одни только его глаза – однако Конан в жизни своей не видывал более красноречивого взгляда.

Киммерийцу доводилось слышать о свирепых обрядах некоторых племен пустыни, которые приканчивали тяжелораненых прямо на поле боя, дабы не умножать их мучения, но самому ему такое проделывать еще не приходилось. Он мог с легкостью положить в бою не один десяток врагов без всякого сожаления. Но убить беспомощное… беззащитное… да еще и спасшее тебя, пусть даже и жуткое страшилище, сотворенное злобным ночным демоном?..

«Убей же, не медли!» – отчаянно молили глаза умиравшего ящера. Человеческие глаза.

Конан даже