Шрифт:
Закладка:
– Ты молодец, что наконец согласилась…так правильно.
– Я не соглашалась. Вы приняли это решение без меня.
– Верное решение. Нам просто нужно через это пройти и учиться жить дальше.
Я молчала, только челюсти сжала до хруста. Жить дальше? О чем это она? Наивная. Все они наивные. Я живу только потому, что верю в то, что он вернется, иначе они бы хоронили сегодня нас обоих.
– Даша, хочешь, я побуду с тобой? Помогу переодеться?
– Нет. Я прекрасно себя чувствую, и я уже одета.
– Но…
– Я одета и не собираюсь переодеваться.
Она тихо ушла, а я закрыла глаза, продолжая трогать горячий жемчуг слегка подрагивающими пальцами, вспоминая как он надевал его мне на шею в очередной раз, целуя завитки волос на затылке и пробегая костяшками пальцев по позвоночнику.
«Когда я вижу его на тебе, то вспоминаю, где он смотрится намного эротичней, чем на твоей шее…»
Каждая вещь могла стать в его руках предметом извращенной пытки и самого адского удовольствия. Все носило в себе память о нас, все имело свою историю. Каждая вещь в этом доме, каждая безделушка. Он умел в них вложить иной смысл для меня.
Лед снова подобрался к сердцу, сильно уколол иголками мертвого инея, и я схватилась за подоконник, чтобы не упасть от пронзительной боли, продолжая смотреть в окно. Сделала вздох, а выдохнуть не могла. Пока постепенно не успокоилась, ощущая, как огонь внутри обжег грудную клетку и ребра, заставляя снова дышать, а боль притупилась и монотонно заныла во всех уголках тела, словно притихла перед очередной атакой. Набирается сил, тварь. Хочет погасить мой огонь в следующем раунде.
Я пошла к двери, накинув меховую шаль на плечи, и, не торопясь, спустилась по ступеням, под удивленными взглядами слуг, так же одетых во все черное, как и гости. Прошла мимо завешанных зеркал и многочисленных свечей. Не знаю, когда они успели все это проделать в нашем доме. Я не давала такого распоряжения. Захотелось сдернуть эти тряпки и задуть свечи. Здесь не будет никакого траура, пока я не решу иначе.
Вышла на улицу. Морозный воздух ворвался в легкие и заставил на секунду замереть, чтобы прислушаться к себе. Я смогу. Я сильная. Он всегда это говорил, даже когда я сама в это не верила. Я не позволю им это сделать сегодня. Они не посмеют его похоронить против моей воли.
Медленно пошла в сторону склепа, где собралась толпа с венками и цветами. Когда они увидели меня, их лица удивленно вытянулись, а глаза широко распахнулись. Что такое? Думали, я выйду с опухшими глазами и такая же черная, как вы? Словно вороны, слетевшиеся на падаль поклевать и посмаковать горе королевской семьи. Посмаковать его смерть, потому что всегда ненавидели бывшую гиену, дорвавшуюся до власти. Я бы не доставила вам такого удовольствия, даже если бы считала его мертвым.
– С ума сойти, во что она вырядилась! Да она совсем спятила?
– Видно, смерть мужа так на нее повлияла.
– Ненормальная, надела на похороны вечернее платье! Красное!
– Да она просто не в себе. Такое горе.
– Подумала бы о детях. Стыд какой!
Я поравнялась с женщинами и внимательно на них посмотрела, заставив заткнуться и опустить взгляды. Я знала, о чем они думают, чувствовала этот удушливый запах страха, который они источали. Жена самого Макса Воронова научилась внушать им ужас только одним взглядом с тех самых пор, как в одиночку правила всем бизнесом.
– На этот фарс можно было прийти и вовсе голой, – отчеканила я и пошла вперед к гробу, укрытому бордовым бархатом. По мере того, как я приближалась, напряжение усиливалось. Я видела лица братьев, жены Андрея и детей. Зиму мы обычно проводили здесь.
Дети смотрели на меня со слезами на глазах. Они так же боялись, как и те суки, которые посмели обсуждать мое платье. Только их страх был иного рода. Они боялись не меня, а за меня. Когда теряешь одного из родителей, появляется дикий, неконтролируемый ужас потерять и второго.
Я поравнялась с гробом, на котором витиеватыми буквами были выбиты инициалы. На крышке стоял портрет Максима с красно-черной лентой в углу.
Лед вцепился в сердце, заставив пошатнуться, и я увидела, как брат дернулся, чтобы поддержать меня, но тут же выпрямила спину и осмотрела их всех яростным взглядом.
– Я пришла сюда не для того, чтобы участвовать в этом спектакле, а для того, чтобы сказать, что никаких похорон не будет. Расходитесь все.
– Милая, мы же уже все решили и обсудили. Ты согласилась, – голос Графа прозвучал очень тихо, а мне показалось, он выстрелил у меня в висках, и я резко обернулась к нему.
– Я не соглашалась и никогда на это не соглашусь. Не смейте его хоронить! Я не признаю этой смерти, не признаю ни одной вашей идиотской бумажки. Он жив!
Смахнула портрет Максима в яму и ударила кулаком по крышке гроба.
– Здесь не его тело. Здесь нечто иное и я никогда не признаю этот прах прахом своего мужа, пока не получу достаточно доказательств. Он жив. Ясно?! Не смейте даже произносить вслух, что он умер.
– Месяц, Даша, – тихо сказала Лекса.
– Да пусть даже год! Пока я чувствую, что он жив, никаких похорон не будет!
– Мама, – голос Якова казался таким же ледяным, как те иглы с лезвиями, которые резали меня изнутри, а я игнорировала каждый из порезов и продолжала отчаянно греть свое омертвевшее тело у того единственного огонька надежды, который не угасал в моем сердце, – мама, надо смириться…мы все знаем…Месяц ничего о нем. И эти останки…Ты же знаешь, что это означает…мы все…мы все это знаем.
Он говорил, а по щекам катились слезы, и я его за это ненавидела. Его, Таю, и даже Марка. Ненавидела Лексу и Фаину. Всех их, кто пытались меня убедить, что Максима больше нет.
– Ну и что. Это ничего не значит. Как вы не понимаете?! Я бы знала, что он мертв. Вы всё решили сами, пока я приходила в себя, пока не могла дать вам ответов на ваши вопросы.
– Мамочка, – Тая сделала шаг ко мне, а я сдернула бархат с гроба и тоже швырнула его в яму. Обернулась к притихшим гостям. Многие из них явно смаковали разразившийся скандал или безумие Вороновой
