Мама сразу решила, что я страдаю из-за Аманды – ведь она предала меня. Она подожгла наш дом. Как можно так ненавидеть человека, чтобы решиться на такое? Или как можно настолько не иметь мозгов? Но мама не права – мне наплевать и на Аманду, и на Соню, и на всех остальных. На всех, кроме него. Он единственный занимает мои мысли, он снится мне во снах, и на яву – он перед моими глазами, когда я смотрю телевизор и когда сижу на заснеженной веранде. Я стала другой, я стала взрослее. Только от этого почему-то грустнее на сердце.

Пушистые комки падают с неба, а в моих руках дымится горячая кружка какао. Я, закутанная в плед, смотрю в серость и мысленно говорю себе запомнить этот момент, наполненный переживаниями первой любви и первых страданий.В этом есть какая –то доля мазахизма, если хотите.

У меня больше нет ни подруг, ни Макса. Ни интереса к нечистым силам, пропади они пропадом.

– Ань, у нас к ужину нет хлеба. Сходи, пожалуйста.

Ну вот, так всегда. Даже насладиться собственными переживаниями не дадут.

–Ладно, сейчас, допью какао и схожу, – тяжело вдохнув, отвечаю я.

Что поделать, хлеб – моя обязанность. Одна из немногих, так что я не жалуюсь. Я неохотно ставлю пустую, успевшую остыть чашку, и отправилась к себе одеваться. Поскольку магазин с вкуснейшим свежеиспеченным хлебом находился всего через три дома, я решаю, что наряжаться по этому поводу будет излишним. Домашние штаны с оленями решено оставить, а поверх растянутого старого свитера накинуть куртку. Немытые волосы – ну не до красоты мне было, я же переживала – полностью собраны и спрятаны под мамину шапку. Свою я не нашла. У нас вообще на входе всегда полное безобразие – шарфы, шапки, панамы – и это не смотря на то, что сезон панам уже давно закончился. В общем, на улицу я вываливаюсь в виде, соответствующем моему настроению. Иду и думаю: «Вот я мечтаю стать дизайнером, а позволяю себе такую вот такое модное преступление. Сейчас кто-нибудь сфотографирует и отправит в программу «Снимите это немедленно». Но тут до моих ушей доносится собственное имя:

– Ань, Аня!

Только не это! Меня пробирает дрожь: я узнала голос. Это Макс. Вот тебе и урок – всегда выглядеть так, чтобы было не стыдно встретить знакомых. Тем более парня, по которому ты третий день кряду рыдаешь в подушку из Икеи.

Прежде, чем я успеваю что-либо сообразить, я уже опрометью бегу в сторону дома. Закрыв за собой дверь, сползаю по ней вниз, на пол, и от стыда натягиваю себе на лицо мамину шапку.

Сердце мое гулко стучит, отдавая в ушах. Какой позор! Появиться в таком виде перед Максом. Может, отрицать, что это была я? Тогда, кто это был, и почему этот кто-то убежал? Эээ… в мой дом? Ерунда какая-то. Хочется рвать на себе немытые волосы.

– Ты уже вернулась? Раздевайся скорее и ужинать.

– Мам, я не купила хлеба. – Закрываю глаза, и мысленно умоляю маму не задавать вопросов.

– Это почему?

– Там был.…Там собака была. Я испугалась.

Вот такой вот прищуренный взгляд многое может рассказать. Как, например, то, что мама знает, что я вру. Но в этот раз, видимо, она решает, что дело не стоит свечей, а ужин обойдется и без хлеба, и, махнув рукой, приказывает мне раздеваться. Но тут она останавливается и разводит руками.

– Ты вообще видела себя в зеркало? Как можно в таком виде выйти на улицу, Аня? Еще мою шапку натянула зачем-то.

Неужели все так плохо? Так плохо, что даже мама сделала мне замечание…

– Да уж.

Раньше надо было эти замечания делать…

Мамин вкуснейший борщ меня немного успокаивает, и я уминаю его за обе щеки, как раздается звонок.

Я поднимаюсь и беру трубку с базы.

– Але? – с набитым ртом мой голос звучит, будто неделю я неделю не спала.

– Ань, это ты?

– Угу, – отвечаю я в трубку голосом хомяка, которого давят тапком, и быстро проглатываю остатки пищи. От неожиданности я даже поперхнулась. Я уже забыла про наш поцелуй, и перед глазами только встает жуткая картина: я в домашних штанах с вытянутыми коленями и в маминой шапке. Идиотский видок. Вы видели мамину шапку? Казалось бы, у нее есть деньги, чтобы купить себе что-нибудь симпатичное. Но нет, она покупает яркие шапки в магазинах с бижутерией, и я подозреваю, среди вещей для маленьких девочек. Но, как я уже говорила, моей маме все идет. Не то, что мне.

– Ань, ты чего убежала?

– Я?

– Да, ты. Я видел тебя. Только ты можешь спокойно гулять в пижаме по улице, – усмехается он.

Хорошо, что мы говорили по телефону. Иначе, глядя на мои пылающие щеки, он точно вызвал бы «скорую помощь».

– Это не пижама. Это домашние штаны. И вообще, хватит критиковать мой гардероб. Да, я выхожу за хлебом в домашних штанах, а не в платье от Гуччи. И вообще, что тебе надо?

– Ань, ты разве не поняла еще? Именно это мне в тебе и нравится.

– Ты зачем звонишь? – я начинаю сердиться. У меня появляется ощущение, будто я экзамены сдаю.

– Я хочу тебя познакомить с Саем. Он сейчас у меня, приходи. Пожалуйста.

–А…

Это было неожиданно. Я-то думала, он извиняется. Я-то думала, он хочет объясниться, почему выгнал меня тогда. А он ведет себя, как ни в чем ни бывало.

– Насколько я помню, в прошлый раз ты меня выгнал.

Макс молчал, и я уже пожалела о том, что спросила. На кухне притихли, явно подслушивают, поэтому я отправляюсь с телефоном к себе в комнату и закрываю дверь.

– Ань, извини. Ты тут не при чем. Черт, давай не сейчас. У меня Сай… Я…Я просто испугался.

– Ты испугался? Чего?

– Аня, я не могу так, по телефону. Пожалуйста, приходи. Забудь обо всем.

В голове эхом отзываются его слова. Забыть обо всем. И о поцелуе? Значит, он жалеет об этом? Значит, он разочарован. Тогда зачем я ему нужна? Как друг? Но у него есть друг. Нет, так можно с ума сойти, гадая.

– Хорошо, я приду.

Я практически слышу, как он улыбается на другом конце телефона. И на сердце становится немного легче.