– Пойдем, не надо оставлять Сая одного с ней.

– Ага, а я одна ходила.

– Ну, ты сама напросилась тогда.

Я решаю, что лучше замять эту тему. Я и в самом деле была виновата сама.

– А ты вернулась, как я и говорила, – самодовольно замечает ведьма.

И правда! Она говорила, что я вернусь, я еще тогда подумала, что ни за что на свете этого не сделаю. Подумать только, она опять оказалась права!

На этот раз ведьма не скрывает своего лица, и я могу рассмотреть ее чуть лучше. Теперь мне не так страшно, что все плывет перед глазами. Я замечаю, что мы спускаемся вниз по лестнице, а не скатываемся по яме, хочу спросить ведьму почему, но она опережает меня:

– Ты думаешь, я каждый раз скатываюсь по заледенелой горке? Хотя, должна признать, она производит впечатление на непрошенных гостей.

Непрошенная гость – вот кем я была. Я залезла на чужую территорию, и получила за это сполна.

– Кто вы? Вы – ведьма? – спрашиваю я, испытывая легкое головокружение от собственной дерзости, и чувствую, как Сай толкает меня в бок, позабыв о собственных рамках дозволенного.

– Ведьма? Ммм… Не совсем. Хотя, как ты уже успела убедиться, я обладаю кое-какими возможностями.

Внизу оказывается не так уж и страшно, хотя, я готова была поклясться, мне так не казалось в прошлый раз. Котла тоже не видно. Если не обращать внимания на земляной пол и полное отсутствие признаков современной жизни, ее логово представляет собой вполне милое местечко. Плетеные корзины, сушеные грибы и связки чеснока и лука придают помещению специфический запах и атмосферу деревенского дома, а привязанные к потоку травы и цветы дурманят голову. Я смотрю на парней, и к собственной досаде замечаю, что они напряжены, но нисколько не напуганы.

– Пожар потушили?

– Потушили, – растерянно отвечаю ей, и посылаю сигналы Максу, мол, видишь, я же говорила тебе – она ведьма. – А откуда вы знали? – Шепотом произношу и понимаю, что мой невнятный вопрос останется без ответа.

Макс, то и дело ловит мой взгляд, и это не потому, что он в меня влюблен. Просто, ему необходимо ощущать поддержку, ведь он здесь впервые. Я понимаю насколько ошеломляющим может быть пребывание у этой дамы в гостях. Хотя я, к собственному стыду, испытываю некий триумф от того, что привела их в такое необычное место, от того, что мои слова, наконец, обрели очертания. Иногда мне самой кажется, что мой разум играет в игры со мной, и даже сейчас я не до конца верю, что все это по-настоящему.

– Расскажи мне, что произошло с тобой. Я вижу какое-то помещение. – Она закрывает глаза и потирает пальцы. – Много детей. И страх. Страх такой, что им пахнет в воздухе. У тебя камень на душе. Что-то тебя терзает. Этот страх, он до сих пор с тобой. Ты его носишь повсюду.

Она распахивает огромные голубые глаза и устремляет свой взгляд на Сая, и мне становится немного страшно за него. Он же нисколько не напуган, и даже не удивлен. Его губы плотно сжаты, и видно как напряглись желваки на лице. Она что-то знает. Что заставило его так реагировать?

– Ты не хочешь говорить при друзьях?

– Нет, все в порядке. Я не стесняюсь своего прошлого.

Сай смотрит на нас, словно готовит к важному признанию, и мы оба затихаем, и перестаем блуждать взглядом по избушке на курьих ножках.

Ведьма же в это время достает огромный ключ, каким только запирали городские ворота в средневековье. С грохотом он щелкает замок в тяжелой деревянной двери, и перед нами предстает совершенно другая картина. Из открывшейся комнаты нас обдает теплом. В дальнем углу топится печь – причина черного дыма из трубы наружи. В комнате довольно уютно, по сравнению с той, в которой мы до сих пор находимся. Есть кухня, диван и, самое главное – деревянный пол. Уголком глаза замечаю полки, уставленные книгами. Наверное, руководства по черной магии. Варвара жестом приглашает нас зайти, и мы, переглянувшись, и рассчитав риски, заходим в комнату, словно стадо барашек на заклание. Мы несмело садимся за дубовый стол на резные стулья, и уже через две минуты перед нами дымятся чашки чая. Все это время мы молчим, не решаясь проронить ни слова, и пытаемся запомнить все до единой детали. Когда еще посчастливится побывать здесь?

– У меня есть имя, – Она обводит меня внимательным взглядом, от которого у меня начинают трястись поджилки. – Варвара я. И меня не надо бояться.

Варвара. Варвара. Имя снова и снова крутится у меня в голове. Сквозь собственные мысли, слышу, как Сай тяжело вздыхает – ему явно тяжело говорить о тех событиях.

– Через два года после смерти отца, мне дали путевку в лагерь около Сочи. – Я вижу, как у парня на глазах появляются слезы. Почему он вообще рассказывает ей об этом? Мне становится жалко Сая, вдруг хочется защитить его. Закричать, чтобы он не откровенничал с ней. Но какая-то сила останавливает меня.

– Ему надо выговориться, – словно читая мои мысли, шепчет мне на ухо Макс, и я киваю головой, понимая, что, скорее всего, он прав.

Я делаю глоток чая с травами, и он оказывается на удивление вкусным.

– В селе стали еще больше угнетать нас, не давая нам играть с другими детьми, обвиняя мать в том, что из-за таких, как наш отец, и проливается кровь их родственников. Никто толком не знал правды, или не хотел ее знать.

Сай опускает голову, пытаясь избавиться от подступившего к горлу комка обиды.

– Я был рад уехать ненадолго, хоть и переживал за мать. Тем более, сестра тоже поехала. Все было относительно неплохо, несмотря на то, что нам часто не доставалось еды. Русские дети, сами не понимая, что делают и что говорят, выкидывали ее на пол, или кидали в нее землю, называя нас врагами. Мы никак не могли понять, что такого сделали и за что нас унижают. Мы терпели. Много что терпели и все равно считали, что там лучше, чем дома. Иногда мы даже чувствовали себя виноватыми.

Слезы капают из темных глаз Сая, и мне безумно хочется подойти обнять его. Но я понимаю, что он примет этот жест за жалость. Подвигаю ему его чашку и с первым же глотком он переводит дух.

– Однажды в наш лагерь пришли русские из соседней деревни. Чеченских детей там было много, за проживание платило государство, которое и было виновато в том, что они остались сиротами. Их было человек пятнадцать, а может быть и больше. Все они ловили нас, дубасили, с некоторых снимали трусы, унижали, как могли.

У меня на глаза невольно наворачиваются слезы, они стекают по щеке, но я не хочу их вытирать, не хочу, чтобы Сай заметил, как я плачу от его рассказа.

– Вожатые нас спрятали в столовой и закрыли дверь. Мы все выли от того, что нам никуда не деться от жестокости. Мы выли от безысходности, и казалось, это будет вечно преследовать нас. Но самое страшное было, когда появился заместитель директора, пьяный настолько, что еле стоял на ногах. – Лицо Сая искажается от ненависти, – Он кричал, что служил в Чечне, где «давил» чеченцев, и будет «давить» их дальше. Те ребята, что постарше, взяли ножи – мы были в столовой. Они начали орать, что зарежут его, я видел, как наливались кровью их глаза…Тогда я залез под стол и закрыл уши руками, я плакал и изо всех сил и молился, чтобы они прекратили…Но я ничего не мог сделать. Если бы они начали его убивать, я так и сидел бы под столом.