– Давай заканчивай тут работу и иди хозяйничать. Понял?

– Понял, батя, – сказал мальчик, и мне показалось, что он облегчённо вздохнул. – Ну и молодец, – видимо отец тоже почувствовал, что мальчик устал, и погладил его по голове. – Скупнись, поди мокрый весь. Только аккуратно, у берега и сразу не бухайся, потихоньку заходи, а то ногу сведёт! И свежую рубаху потом одень, а эту сполосни и на верёвку кинь, пусть посохнет.

Счастливый мальчик, за все время я видел, пожалуй, это был единственный раз, когда отец его похвалил, закивал головой и припустил к озеру. Я даже удивился, откуда силы у мальца?

А Герасим тем временем, обернулся ко мне:

– Ну что ж, хорош прохлаждаться, бери косу Митрия и вперёд! А я эту подточу и догоню тебя.

– Хорошо, – я поднялся и пошёл на место Митрия.

До десяти часов Герасим шёл впереди, не останавливаясь, а я упрямо двигался рядом, чуть позади. Я уже не видел ничего, кроме травяной ряби в глазах и не слышал ничего, кроме звука подрезающей её косы. Казалось, что меня больше нет, что я превратился в робота, который уже не говорит себе «и-и-и, раз», а работает по заложенной в него программе.

Замах косы, подрез; замах косы, подрез, замах косы – и вдруг сознание включилось: я увидел серое круглое тельце утыканное иголками, и только потом до меня донеслось отчётливое сердито-испуганное пых-пых-пых. Я остановился. Ёж. Откуда он здесь? Хотя кругом же лес. Я наклонился над ним и удивился, услышав, как сильно бьётся его сердце. Осторожно подхватил его, благо толстые рабочие перчатки это позволяли, и перенёс на скошенное место. Отошёл подальше. Ёж колючим клубком так и остался лежать там, куда я его положил.

«Ну, лежи, лежи, – подумал я и взялся за косу, – а мне работать надо».

Пара минут и снова включился робот. Когда я остановился, чтобы смахнуть едкие капли пота, стекающие в глаза, и оглянулся, ежа на месте уже не было. Поискав глазами вокруг. Нигде нет. «Удрал, – довольно улыбнулся я, – осторожно надо тут, мало ли кто ещё». Посмотрел на Герасима. Тот шёл далеко впереди меня, работая чётко и ритмично, едва заметно припадая на ногу, словно и не устал совсем. Я вздохнул и упрямо двинулся за ним.

Когда сил больше не осталось и неистребимо захотелось рухнуть и лежать, не шевелясь, всю оставшуюся жизнь, Герасим крикнул:

– Хорош на сегодня! – и, положив косу на плечо, пошёл к сараю.

Я, спотыкаясь, двинулся за ним.

Герасим повесил косу на стену сарая, и, сильно припадая на протез, заковылял к озеру.

«Вот странно, а когда косил, и не хромал совсем», – подумал я.

Я тоже повесил косу и пошёл к столу, выпить воды. Вода ещё не успела нагреться, и была приятно прохладной.

– Ну что искупнётесь или как? Я уже, – смеясь, спросил Митрий, помешивая что-то в котелке.

«Искупнуться? – я ощутил, как противно к телу прилипла рубаха и даже штаны. – Душа-то нет. Освежусь, пожалуй"! Я кивнул и пошёл к озеру.

– Вот это правильно! Только заходите с нашей стороны, там отмель, – крикнул вслед Митрий.

Я вошёл в воду.

«Ух! Какая холодная», – разгорячённым ногам она показалась ледяной.

– Давай, давай! – прокричал Герасим. Он несколько раз окунался с головой и выныривал недалеко от берега. – Чего кишка тонка?

«Да за кого они меня принимают?» – но ничего не ответил, и, скрепившись изо всех сил, осторожно пошёл в воду.

– Да ты не стой, чудила! Так же ещё труднее заходить, – гоготал Герасим.

– Нормально, – клацая зубами, ответил я. Подождал пока тело немного привыкнет и вошёл в воду по пояс. Стиснул зубы, ухнул вниз, присев.

Вода обожгла, сердце на мгновенье замерло и бешено заколотилось.

Ух! Я оттолкнулся от дна, подпрыгнул и снова присел, окунаясь с головой. На секунду обогревшись на солнце, тело уже привыкшее к воде, с радостью вновь приняла его прохладу, смывая всю усталость, все заботы, и даже годы – я почувствовал себя мальчишкой, захотелось кричать и барахтаться. Я понял, почему Герасим обычно такой серьёзный вдруг так смешно плескался. Вспомнились детские занятия в бассейне, и я поплыл к середине озера, делая большие махи.

– Ей, ей! Не увлекайся! – прокричал Герасим мне вслед.

Но я не обратил на него никакого внимания и плыл вперёд. Доплыл почти до середины и лёг на спину, раскинув руки и ноги. Хорошо! Тело было лёгким, невесомым, вода ласково поддерживала меня, чуть покачивая. И синее-синее высокое небо. Ни о чём не думалось. Только блаженство разливалось по телу. Давно мне не было так хорошо.

Наконец, я перевернулся, чтобы плыть к берегу. Внезапно судорога резкой болью скрутила левую ногу. От неожиданности и боли я запаниковал и ушёл под воду. Зелёная мгла окружила меня.

«Спокойно. Раньше смерти не умирай! Ты выплывешь, если успокоишься, ты же умеешь плавать и без ног, и на спине, – я вынырнул. Стараясь не обращать внимания на скрюченную ногу, лёг на спину. – Как там учили, когда ногу сводит»? Я набрал в лёгкие побольше воздуха, и постараясь схватить большой палец ноги, ушёл под воду, перевернувшись спиной наружу. Но дотянулся до него, и сильно потянул на себя, стараясь выпрямить колено, второй рукой сильно разминая икру. Резкая боль оглушила так, что зашлось сердце, и тут же отпустила. Я вынырнул. Ногу уже не стягивала судорога, но она ещё ныла и была, как не своя. Я снова лёг на спину и, помогая себе сильными махами рук, поплыл на спине к берегу. Там стояли Герасим и Митрий.

– Что случилось? Ты что там бултыхался-то? – спросил Герасим.

– Да ничего, просто понырять захотелось, – мне совсем не хотелось рассказывать о судороге, а то снова не избежишь насмешек. – Всё нормально, поплавал от души, – я выбрался на берег и, стараясь не хромать, пошёл к сараю. – Полежать хочу после плавания. Хорошо?

– Ну, давай, – успокоено откликнулся Герасим. – Обедать через полчаса будем.

Я рухнул на сено в сарае и мгновенно уснул.

На обед меня не разбудили. Вернее Митрий клялся, что будил, но я ругался и не хотел просыпаться, и отец велел оставить меня в покое. Я и проспал почти до часу дня. Проснулся голодный, словно неделю не ел. Мальчик возился у кострища. Рядом сидел Герасим. Увидев меня, он кивнул:

– Проснулся? Давай поешь, там, на столе под тряпицей твой обед, да на работу скоро. Под тряпицей меня ждала запечённая картошка, остывшая яичница с салом и копчёные колбаски. Никогда не ел ничего вкуснее!

Подошёл Митрий, сел рядом.

– Ну, вы как? Первый день, на покосе, наверное, тяжело с непривычки-то?

– Нормально. Косьба не такое уж хитрое дело, – слегка покривив душой, сказал я. Митрий улыбался, кивая головой.

– Скажи, Митрий, а что за работа сейчас будет? Косить же только ведь утром можно, насколько я понял.

– Ну да, утром, пока роса, часов так до десяти. А сейчас надо сено ворошить, чтоб не залёживалось.