Ну да. Клавдия говорила, что значительную часть дохода клинике приносят пожертвования. Было бы странно, если бы отказалась от «благодарности».

Я кивнул Федоту и развернулся, собираясь уходить.

— Неужто не останетесь чаю выпить? — подхватился он.

— Не пью чай.

— Жаль. — Федот поцокал языком. Заговорщически проговорил: — А я ведь к вашему приходу готовился, Константин Алексаныч. Поделиться хотел кое-какими соображениями.

Хм-м. Я остановился. Такие люди, как Комаров, на ровном месте соображениями не делятся. Вопросительно посмотрел на него.

— Да пустяк, на самом деле, — Федот сделал вид, что смутился. — Мне, видите ли, давеча сон приснился… До того всамделишный — вообразить не можете! Снилось, что на мой дом грабитель напал, — и впился взглядом в меня.

— Да что вы, — обронил я.

— Сам бы не поверил, — кивнул Федот. — А оно, поди ж ты! Привратника и охрану у ворот одним ударом положил. Карабин у охранника отобрал, в дом ворвался — и давай буянить. Троих моих товарищей пострелял, из четвёртого дух вышиб. Заставил меня сейф открыть, и всё до копейки забрал! Всё, что трудовым потом нажито, — Федот не сводил с меня глаз. — Я пытался магический амулет применить — был у меня припасён на всякий случай. Оно ведь, знаете — дело наше хлопотное, чего только не бывает. Вот и запасся… Куда там! Грабитель магию одним щелчком порушил. Дом не спалил — и на том спасибо.

— Удивительная личность, — сказал я.

Федот всплеснул руками:

— Дак, а я об чём, ваше сиятельство! Страсть, до чего удивительная. Воображаете — вылитый Фантомас из кинофильмы! Бывает же такое.

Я молчал, ожидая продолжения.

— А самое удивительное, — закончил Федот, — что на мешке, который грабитель в руках держал, монограмма была вышита. Вот такая же, как на вашем платке.

Ч-чёрт! Вот что я действительно упустил из виду, так это вышивку на наволочке…

А Федот — молодец. Не упустил. То-то вчера так переменился в лице, когда увидел у меня у руках украшенный той же монограммой платок.

Федот заметил, как изменился мой взгляд, и тут же исправился:

— То есть, я хочу сказать, не в точности такая же! Просто очень похожая. Это же сон, ваше сиятельство! Такое вот забавное совпадение.

— Повезло тебе, что сон, — медленно проговорил я. — Встреть ты этого человека наяву — о забавах забыл бы надолго.

— Сам, как проснулся — перекрестился, ваше сиятельство, — преданно глядя мне в глаза, заверил Федот. — Упаси Христос, думаю, этакий кошмар наяву увидать! Шутка ли — в одиночку шестерых положить. Да чтоб без всякой магии… Искренне благодарен вам за визит, Константин Алексаныч. — Федот поклонился. — Ежели в чём не угодил, не держите зла. Мы — люди простые…

— Не попадайся больше на моём пути, — посоветовал я. — Мы друг друга поняли?

— Всенепременно, ваше сиятельство.

Федот от меня так и не отставал, дотопал до самых входных дверей. Остановившись на пороге, вдруг сказал:

— А ежели я вам понадоблюсь, хоть по какому делу, то меня в трактире на Гороховой частенько застать можно. «Два сапога» — слыхали? Любому из обслуги скажете, что, дескать, Федот Ефимович нужен — вмиг отыщут.

* * *

Из дома Федота я вышел, усмехаясь. Комаров оказался куда более сообразительным, чем я предполагал. Едва почувствовав силу, тут же поспешил продемонстрировать свою лояльность.

Мир-то вокруг меня другой. А вот люди не меняются. Такие, как Федот, сумеют устроиться в любом мире и при любой власти…

Вернувшись домой, я увидел стоящую у въезда в гараж машину, возле которой хлопотал седоусый дядька. Протирал зеркала и хромированные ручки дверей — и без того сверкающие. Рядом с ним вертелась Надя.

— Костя! — встретила она меня приветственным возгласом. — Смотри, кто вернулся!

— Доброго дня, ваше сиятельство, — поклонился дядька. — Рад видеть. Скучал, — он добродушно улыбался.

Я протянул ему руку.

— Добрый день. Тоже очень рад.

— И даже папенькину машину выкупили! — похвасталась Надя. Ласково погладила автомобиль по блестящему капоту. — Это Ниночка постаралась! Трофим Игнатьевич, ты ведь мне позволишь порулить?

Трофим Игнатьевич попробовал сделать строгое лицо.

— Это уж вы с Ниной Романовной договаривайтесь, барышня.

— Ну, Трофи-им, — заныла Надя. — Ну, ты же знаешь, что она скажет.

— Знаю, барышня. Потому — договаривайтесь сами.

Я не стал дослушивать, чем закончится диалог. И так ясно, что Надя своего добьётся — по лицу дядьки было видно, что отказать «барышне», которую наверняка знает ещё с пелёнок, выше его сил. Улыбнувшись, прошёл мимо.

Шагая к дому, заметил и другие новшества. В заросшем саду возились какие-то люди. Женщина средних лет, в фартуке и с засученными рукавами, мыла окна. На ступенях лестницы, ведущей в дом, стояла Нина и разговаривала с деловитым мужчиной в шляпе. У ног мужчины стоял портфель, в руках он держал блокнот.

— … и свежего гравию на дорожки. Записал. Что-то ещё желаете, Нина Романовна?

— Вроде бы всё… — Нина смотрела перед собой затуманенным взглядом — такой бывает у людей, старающихся припомнить то, что, кажется, забыли. — Ах, да! Обязательно пришлите плотника. Нужно будет подновить заднее крыльцо. И крышу во флигеле.

— Всенепременно. Плотника, — мужчина склонился над блокнотом.

Нина увидела меня.

— Костя! Как ты съездил?

— Всё в порядке, — показал я ей папку. — Документы тут.

Лицо Нины осветилось счастливой улыбкой. Она бросилась ко мне, порывисто обняла. Прошептала:

— Поверить не могу. Такое счастье!

— Почему не можешь? Я ведь обещал.

Подрядчик терпеливо ждал окончания семейной сцены, делая вид, что изучает записи в блокноте. А меня дожидался другой человек. На пороге дома появился Платон.

Демонстративно скрестил на груди руки и привалился плечом к косяку.

«Иду, — указывая глазами на Нину, кивнул я. — Как только выпустят, так сразу».

Платон понимающе усмехнулся.

* * *

Платон поселился в доме, заняв одну из гостевых спален. Если я правильно понял, он и раньше жил в имении Барятинских подолгу. Пустынный дом вообще вдруг быстро наполнился людьми.

Появились ещё одна горничная, лакей, прислуживающий деду, привратник, садовник, ещё какие-то люди. В имении закипела жизнь.

Нина и Надя были очевидно счастливы. А дед как будто даже помолодел. Ничто не выматывает людей так, как тщетные попытки свести концы с концами, уж это мне было хорошо известно. Единственное, что теперь беспокоило деда — моё обучение.

Меня оно беспокоило не меньше. Казалось, что никогда прежде я не прикладывал столько сил к тому, чтобы научиться чему бы то ни было.

Я поднимался на рассвете, одновременно с дедом. Благо, на дворе стояло лето — короткие ночи и долгие дни. Контрастный душ, разминка, полуторачасовая тренировка.

Тело Кости Барятинского, от природы обладающее неплохими физическими