XXXI. Выше я сказал, что всякое искусство в пору своего становления абстрактно; иными словами, оно отражает лишь малое количество свойств своего предмета. Сложные криволинейные контуры передаются прямыми простыми линиями; внутренние членения форм немногочисленны и в большинстве своем условны. Творения великого народа, созданные на этой стадии, имеют сходство с творениями невежественного детства – и потому могут вызвать нечто вроде насмешки у недостаточно вдумчивого зрителя. Форма дерева на ниневийских скульптурах очень похожа на ту, которую лет двадцать назад мы часто видели на вышивках; а типы лица и фигуры в раннеитальянском искусстве имеют почти карикатурный характер. Я не стану останавливаться на признаках, отличающих великое искусство поры становления от любого другого (они состоят в выборе символов и черт, воспроизводимых в условной манере), но перейду к следующей стадии развития, к периоду расцвета искусства, когда стилизация, поначалу свидетельствовавшая о недостаточном мастерстве художника, становится уже сознательным приемом. Однако речь идет не только об архитектуре, но также о скульптуре и живописи; и нам остается лишь определить ту степень стилистической строгости, которая позволяет связать оба искусства с искусством более практического свойства. На мой взгляд, дело здесь заключается лишь в правильном установлении взаимоотношений между ними, каковые варьируются в зависимости от их места и назначения. В первую очередь необходимо решить, является ли архитектура обрамлением для скульптуры или же скульптура служит украшением архитектуры. Коли место имеет последний случай, скульптура прежде всего должна не воспроизводить во всей полноте предметы внешнего мира, но выбирать из них такие сочетания форм, которые будут радовать взор на предназначенных для них местах. Как только приятные для взора линии и пятна теней добавляются к резному каменному орнаменту, изначально сухому и невыразительному, или к оконным проемам, изначально однообразным, скульптура выполняет свою задачу в качестве детали архитектурного убранства; а насколько совершенной или несовершенной будет имитация природных форм, зависит от места скульптурного элемента и от разных других обстоятельств. Если в силу своего практического назначения или расположения он имеет симметричную композицию, разумеется, это мгновенно указывает на его подчиненное положение по отношению к архитектуре. Но симметрия и стилизация суть разные вещи. Резные листья могут располагаться в самом строгом порядке, но при этом оставаться неуместными и потому убогими подобиями настоящих; с другой стороны, они могут быть разбросаны небрежно и хаотично, но все же являть собой прекрасный образец архитектурной трактовки. Нет ничего менее симметричного, чем группа листьев, примыкающая к двум колоннам, представленным на рис. XIII; однако, поскольку в этих листьях не показаны никакие характерные черты, помимо необходимых для воспроизведения общего образа и достижения нужных линий композиции, они получают в высшей мере абстрактную трактовку. Это свидетельствует о том, что мастер хотел изобразить лист лишь с той степенью достоверности, какую считал выигрышной для своего архитектурного проекта, и не желал ничего большего; а какая именно степень достоверности выигрышна, как я говорил выше, гораздо больше зависит от места расположения скульптурного элемента и разных прочих обстоятельств, нежели от неких общих законов. Я знаю, что большинство держится иного мнения и что многие хорошие архитекторы настаивают на необходимости предельного упрощения формы во всех случаях; сей вопрос настолько многозначен и сложен, что здесь я выражаю свое мнение без всякой уверенности; но мне лично кажется, что чисто абстрактный стиль, подобный староанглийскому, не предоставляет возможности для совершенствования прекрасной формы и что его строгая простота довольно скоро прискучивает глазу. Я не воздал должного остроконечному орнаменту в Солсбери, изображенному на рис. X, 5, но тем не менее я говорил о нем подробнее, чем о прекрасной французской каменной резьбе, представленной выше; и, мне думается, искренний читатель не станет отрицать, что, несмотря на все очарование и выразительность солсберийского орнамента, руанский все же во всех отношениях лучше. Легко заметить, что симметричные элементы там более сложные: каждый лист разделен на две доли, имеющие разную форму. С тонким чувством художественной меры один из таких двухчастных листьев через равные интервалы пропускается с другой стороны орнамента (на рисунке этого не видно, но показано в полужелобке на разрезе), вследствие чего весь декоративный элемент в целом приобретает игривую легкость; и если читатель примет во внимание красоту извилистых плавных линий контура, о которой мой неумелый рисунок не дает ни малейшего представления, думаю, он признает, что отыскать более замечательный пример орнаментальной обработки простейшей декоративной детали довольно трудно.

Здесь налицо абстрактная трактовка элементов, хотя и не настолько схематичная, как в Солсберийском соборе: то есть листья представлены главным образом текучей линией контура; они практически не подрезаны по краям, но связаны с каменным основанием плавной и в высшей степени продуманной кривой; у них нет зубчиков, нет прожилок, центральной жилки или черенка – лишь изящно вырезанная линия, тянущаяся к оконечности каждого листа, отмечает местоположение срединной фибры и ложбинки. Общий характер стилизованного скульптурного изображения свидетельствует о том, что при желании архитектор мог бы продвинуться гораздо дальше по пути совершенствования своей имитации природной формы, но сознательно остановился на достигнутом; и полученный результат настолько совершенен в своем роде, что я склонен безоговорочно признавать авторитет этого мастера в вопросе абстрактной трактовки (учитывая все прочие его работы, мной виденные).

XXXII. К счастью, он выразил свое мнение на сей счет весьма недвусмысленно. Описанный выше лиственный орнамент находится на боковом контрфорсе, на одном уровне с верхом западного портала; посему его невозможно хорошо разглядеть иначе, как с деревянной лестницы колокольни; изначально он рассчитан на зрителя, находящегося не на близком расстоянии, а самое малое в сорока-пятидесяти футах от него. Под сводом самого портала, в два раза ближе к зрителю, имеются три ряда резных декоративных элементов – как мне кажется, выполненных тем же мастером и, во всяком случае, являющихся частью того же замысла. Один из них представлен на рис. I, 2а. Читатель увидит, что степень стилизации здесь гораздо ниже; каждый лист плюща имеет черенок, примыкающий к нему плод и срединную жилку в каждой своей доле и настолько сильно подрезан по краям, что почти отделяется от каменного основания; а на представленном выше орнаменте из виноградных листьев (относящемся к тому же периоду), взятом с южного портала, ко всем прочим скопированным с природного образца чертам добавляется еще и зубчатость. Наконец, в фигурах животных, которые образуют орнамент в наружной части портала, находящейся ближе всего к зрителю, схематичность почти полностью исчезает, и они представляют собой скульптурные имитации, очень близкие к оригиналу.

XXXIII. Однако степень архитектурной стилизации обусловливается не только расстоянием, с которого зритель рассматривает скульптурный элемент. Упомянутые фигуры животных не просто проработаны тщательнее потому, что расположены на самом видном месте; они размещены здесь именно для того, чтобы мастер получил разумное основание проработать их тщательнее, руководствуясь замечательным принципом (по-моему, впервые отчетливо провозглашенным мистером Истлейком), что наиболее точно следует воспроизводить наиболее красивые формы. К тому же, поскольку произвольный и хаотичный характер разрастания любого растительного организма исключает возможность его точного пластического воспроизведения, поскольку даже при самом добросовестном подражании природному образцу всегда требуется сократить количество ветвей или листьев, расположить оные в известном порядке и отделить от корней – здравый смысл, как мне видится, настаивает на необходимости сообразовывать степень завершенности декоративной детали с формальным характером целого; и если для скульптурного изображения дерева достаточно пяти или шести листьев, то для скульптурного изображения листа также достаточно пяти или шести основных линий. Но поскольку фигура животного обычно имеет очертания, поддающиеся точному воспроизведению, поскольку она обособлена, целостна и может быть воссоздана вполне достоверно, ее скульптурное изображение может гораздо ближе соответствовать оригиналу во всех своих частях. Именно этим принципом, как мне думается, и руководствовались старые мастера. Если изображается лишь часть некоего животного, незавершенная и словно вырастающая из каменного блока (как в горгулье), или одна только голова (как в рельефном украшении на месте пересечения балок), скульптура носит в высшей степени абстрактный характер. Но если изображается все животное целиком – ящерица, птица или белка среди листвы, – скульптура должна прорабатываться гораздо подробнее; и мне кажется, коли она имеет малые размеры, располагается близко к зрителю и выполняется из благородного материала, мастер вправе довести сходство с оригиналом до предельной мыслимой степени совершенства. Конечно же, нас не удовлетворило бы менее достоверное воспроизведение фигур, оживляющих обрамление южного портала Флорентийского кафедрального собора; и нам не хотелось бы изъять ни единого пера из оперения птиц, украшающих капители Дворца дожей.