XV. До сих пор я говорил о том, что не является архитектурным украшением. Что же является таковым, можно без труда определить на основании того же критерия. Архитектурный декор должен состоять из тщательно продуманных сочетаний элементов, повторяющих или напоминающих широко распространенные в природе сочетания форм; причем наилучшим орнаментом, разумеется, является такой, который представляет природные творения высшего порядка. Изображения цветов красивее изображений камней, а изображения животных красивее изображений цветов; человеческая же фигура превосходит красотой очертаний все прочие формы, существующие в животном мире. Но все они объединены в одном великолепнейшем произведении декоративного искусства: скала, источник, плавно текущая река с усыпанным галькой дном, облака в поднебесье, трава на лугах, фруктовое дерево с отягощенными плодами ветвями, ползучая тварь, птица, дикий зверь, человек и ангел представлены во всем совершенстве своих форм на бронзовом рельефе Гиберти.

Поскольку, таким образом, любая подражательная форма является орнаментальной, я попрошу читателя принять к сведению несколько общих соображений, которые целесообразно предложить вниманию при обсуждении столь неисчерпаемой темы и которые удобства ради можно изложить в виде ответов на три следующих вопроса: где именно архитектурный декор уместен? Какая трактовка элементов декора является архитектурной? И как правильно использовать цвет в подражательной архитектурной форме?

XVI. Итак, где же место архитектурному декору? Сначала подумайте о том, что отличительные особенности растительных организмов, поддающиеся воплощению в архитектуре, немногочисленны и абстрактны. Большинство восхитительных свойств, которые Природа постоянно являет нам в своих творениях, человек не в силах сообщить своим имитациям. Он не может сделать свою траву зеленой, прохладной и пригодной служить удобным ложем, в каковом качестве человек главным образом и использует настоящую траву; а равно не может сделать свои цветы нежными на ощупь, насыщенными сочными красками и чудесными ароматами, каковые свойства являются главными достоинствами настоящих цветов, вызывающими у нас восхищение. Человек в силах воспроизвести в точности единственно очертания форм, какие он может увидеть в природе лишь при самом внимательном и вдумчивом исследовании: он должен лечь грудью на траву и тщательно рассмотреть, досконально изучить все затейливые переплетения стеблей и листьев, дабы обнаружить формы, пригодные для использования в архитектуре. То есть в то время, как Природа неизменно пленяет наш взор, и в то время, как образы ее творений постоянно сопутствуют нам в наших мыслях, наших трудах и нашей жизни, заимствованные у нее архитектором формы являют лишь то, что мы в состоянии постичь прямым умственным усилием, и требуют от нас подобного умственного усилия всякий раз, когда мы желаем понять и почувствовать их красоту. Они выражают впечатление от некоего обнаруженного в природе объекта; они являются рукотворным результатом исследования и материальным воплощением мысли.

XVII. Теперь давайте на минуту представим, какое действие окажет на нас многократное повторение некой прекрасной мысли в случае, когда наш мозг не в состоянии воспринять оную. Предположим, мы чрезвычайно заняты, всецело поглощены важным делом, а наш товарищ снова и снова повторяет нам день напролет какие-нибудь свои любимые поэтические строки. Они не только вскоре страшно надоедят и осточертеют нам, но к концу дня станут настолько привычными нашему слуху, что потеряют для нас всякий смысл, и впредь нам неизменно потребуется совершать известное усилие, чтобы снова его понять. Между тем музыкальность строк не будет способствовать делу, и они раз и навсегда в значительной мере утратят для нас свое очарование. То же касается и любой другой формы выражения ясной мысли. Если вы навязчиво предлагаете последнюю вниманию, когда ум человека занят другим, она перестает воздействовать на чувства и в результате навсегда теряет свою четкость и внятность. Тем более, если подобная восхитительная мысль насильственно предлагается вниманию, когда ум болезненно возбужден или встревожен, или в неких прискорбных обстоятельствах, впоследствии она неизменно будет вызывать неприятные ассоциации.

XVIII. Примените все вышесказанное к воплощениям мысли, воспринимаемым зрением. Помните, что над слухом вы властны в большей мере, нежели над зрением. «Не видеть глаз никак не может». Зрительный нерв обладает большей чувствительностью против слухового, и наш взгляд зачастую поневоле исследует формы, когда слух отдыхает. И если вы явите зрению восхитительные формы в окружении неудачно расположенных предметов низменного свойства, когда оно не в силах призвать на помощь ум, вам не удастся ни порадовать взор, ни возвысить низменные предметы. Вы просто утомите и пресытите зрение видом прекрасной формы и навсегда заразите саму форму низменностью предмета, к коему насильственно ее присоединили. Отныне от нее вам будет мало пользы, ибо вы уничтожили или осквернили ее, ибо она утратила всю свою свежесть и чистоту. Вам придется пропустить ее через горнило мысли, дабы очистить ее, и согреть любовью, дабы она ожила.

XIX. Следовательно, общее правило, исключительно важное в наше время, правило, подсказанное простым здравым смыслом, гласит следующее: нельзя украшать предметы, служащие практическим целям деятельной повседневной жизни. Используйте декор везде, где имеете возможность отдохнуть; где не место отдыху, там не место и прекрасному. В трудовой деятельности любые украшения столь же неуместны, как неуместны забавы. Сначала работа, потом отдых. Сначала трудитесь, а потом любуйтесь прекрасным, но не используйте золотые лемехи для плуга и не переплетайте бухгалтерские книги в кожу с затейливым золотым тиснением. Не молотите цепами, украшенными искусной резьбой, и не высекайте барельефы на мельничных жерновах. «Как? – спросят меня. – Разве мы имеем обыкновение так делать?» Вот именно, всегда и повсюду. Древнегреческие резные орнаменты в наше время чаще всего встречаются на фасадах лавок. Ни на одной улице в любом нашем городе вы не найдете ни в одной купеческой лавке вывески, полки или прилавка, которые не были бы покрыты орнаментами, изобретенными для украшения храмов и царских дворцов. Размещенные здесь, они не представляют никакой ценности. Они абсолютно бесполезны, ибо начисто лишены способности дарить наслаждение и только пресыщают взор и опошляют свои собственные формы. Многие из них сами по себе являются безукоризненно точными копиями поистине прекрасных творений, которыми мы, как следствие, уже никогда не сможем восхищаться. Многие изящные орнаменты в виде бус или зубцов, резные или лепные, ныне украшают фасады бакалейных, сырных или трикотажных лавок. Неужто торговцы не понимают, что привлекать покупателей следует единственно качеством продаваемого чая, сыра или белья и что люди приходят к ним потому, что они честны, услужливы и поставляют всяк свой товар, а не потому, что над окнами у них красуются греческие карнизы или их имена написаны огромными золотыми буквами на фасадах зданий? Как приятно было бы получить возможность пройти по улицам Лондона, убирая со стен лепные украшения, резные орнаменты и огромные буквы, возвращая купцам деньги, потраченные на архитектурное убранство, и поставить всех в равные условия, когда имя каждого написано черными буквами над дверью лавки, а не кричащими красками на верхнем этаже, и каждая дверь имеет простой деревянный переплет с маленькими стеклами, при виде которого ни у кого не возникнет соблазна взломать оную, чтобы затем попасть в тюрьму! Насколько было бы лучше для торговцев – насколько пристойнее, насколько благоразумнее – полагаться на свои собственные честность и усердие, а не на глупость своих покупателей. Кажется странным то обстоятельство (которое плохо характеризует, с одной стороны, нашу национальную порядочность, и, с другой – наше здравомыслие), что весь наш подход к наружной отделке зданий основывается на идее, что людей надобно завлекать в лавку разными красотами, точно мотыльков, летящих на огонек свечи.